Последний август

— Им, тем самым, — с плохо скрываемым раздражением ответила баба Женя. — Вызвали и предложили: «Евгения Юрьевна, мы знаем, что вы сейчас в трудном положении. Мы хотим вам помочь. Но и вы взамен должны оказать нам небольшую услугу. Вы — бухгалтер, сидите с директором совхоза в одном кабинете. Мы хотим, чтобы вы записывали в эту тетрадку все его слова, которые вам покажутся подозрительными».

— И вы согласились?

— А что оставалось делать? Сегодня все умные и храбрые. Посмотрела бы на тебя. Ты вон, если у сына прыщ, с ума сходишь. А мой — с температурой сорок, неделю горит! А из витаминов — черствый хлеб да мерзлая картошка... Потом у меня эту тетрадку забрали, а директора на следующий день увели. Затем мне предложили переехать в город, на фабрику. Но тоже — чтобы записывать слова начальства.

Все затихли. В кухне запел сверчок.

— Мне они помогли еще раз, когда мы с Семеном вернулись из эвакуации в Киев, — нарушила молчание баба Женя. — Нашу квартиру заняла Пархоменчиха. Я ей говорю: «Убирайся!» — а она в ответ: «Мало вас, жидив, нимци постриляли!» Ах ты, мерзавка! Что ж нам, на улице жить? Я пошла в НКВД, у меня с собой специальное письмо было, все им объяснила. Тут же приехали и ее выгнали. Соседи потом рассказывали, что ее муж, Мирон, был полицаем. Ушел, негодяй, с немцами.

— Нашу квартиру не заняли, лишь всю мебель растащили, — сказала бабушка. — Я нашла буфет, и то случайно. Зашла как-то к Ждановым, смотрю — наш буфет, только выкрашенный в серое. Но вижу — ведь наш. Ногтем краску отколупнула — он самый, ореховый. Правда, Ждановы сразу отдали, без разговоров.

Заиграла музыка — закончился фильм. Никто не вставал.

— Ну что, гей шлофен? — нарушил молчание папа.

Потихоньку зашевелились. Папа открыл кладовку, вытащил оттуда раскладушку. Баба Женя ее недоверчиво потрогала:

— Не грязная?

— Вы что? — возмутилась мама.

— Вы в кладовке когда в последний раз убирали?

— Знаете что? Не нравится — не ночуйте. Семен, пусть твоя мать подойдет и своими глазами посмотрит, какой здесь порядок, — мама подошла к кладовке, распахнула дверь. (Осторожно, крыса!)

— Заколочу эту кладовку к чертовой матери! Завтра же! — взорвался папа.

— Тише, тише, Игорь спит.

Мама приблизилась ко мне, проверила, сплю ли. Притворяться спящим уже и не надо было — глаза слипались сами.

…Лаяли овчарки. За колючей проволокой стоял дед без штанов. По залу в белом платье кружила баба Женя. В гробике лежал ребенок. С неба сыпался пепел. Ребенок вдруг встал, взял в руки ружье и начал стрелять по сидящим на ветке воробьям. Воробьи падали на землю, и в тех местах возникали глубокие ямы. Из ям вырастали красные маки. Ребенок побежал по этому алому морю и закричал: «Мама! Папа! Бабушка-а!..» 

— Я здесь, спи, родной! — рядом сидела бабушка.

Я прижался к ней и заснул.

Глава третья

1

В субботу утром дома только мама. Подметает пол. «Вот была бы новая квартира — купили бы полированную мебель, — говорит она сама себе. — И хорошо бы с балконом, чтобы белье было где сушить...»

Баба Женя накрасила губы, напудрилась и ушла к доктору Левинзону. Папа и бабушка скоро должны вернуться. По словам папы, сегодня базарный день. У папы свой, особый календарь. Чем ближе выходные, тем внимательней он следит за сводками погоды и часто проверяет холодильник. В пятницу вечером — как профессор — с ручкой и бумагой начинает что-то подсчитывать. Наконец объявляет всем, базарный ли завтра день.

Сегодня их возвращения я жду с особенным нетерпением — ведь после этого мы пойдем покупать портфель.

С базара принесли полные авоськи разной ерунды. Пока мама и бабушка возились на кухне, папа решительно двинулся к кладовке.

— Пора с этим делом кончать! — он вытащил оттуда ящик с инструментами, раскладушку, банки с краской.

На шум вышла мама.

— Семен, что ты делаешь?

— Ничего, — ответил папа, подбирая гвозди.

— Ты что, в самом деле собираешься ее заколотить? Зачем?

— Затем.

— Не надо, здесь и без того развернуться негде, — взмолилась мама.

— Можно подумать, кладовка тебя спасет. Я так решил. Все, — отрезал папа, выпрямляясь. В правой руке он держал молоток, в левой — гвозди.

— Куда же мы все это денем?

— Найдем место, — папа был неумолим.

В комнату вошла бабушка.

— Он с ума сошел, — пожаловалась мама. — Хочет заколотить кладовку.

— Да, хочу. И не спорь, — настроение у папы начинало портиться: он пытался плотно закрыть дверь, но что-то мешало.

— Ничего страшного, — промолвила бабушка. Ее губы тронула едва заметная улыбка. — Раскладушка может стоять у стены.

— Но банки? — в растерянности спросила мама. Похоже, она не была готова так быстро лишиться союзника.

— Банки? Наверное, краска в них давно засохла, — сковырнув крышку, бабушка надавила пальцем на засохшую краску. — Конечно, засохла, их можно выбросить, — и ушла.

А у папы дела не клеились. Злой рок тяготел над этой кладовкой. Или, быть может, сопротивлялся и упирался рогом из последних сил Бабай, который верой и правдой служил маме и бабушке во время моих кормлений.