Последний автобус домой

– Британская армия вот здесь дала свое последнее сражение, вот в этих пещерах, – крикнул им Стелиос. – Мы спрятались в полях и смотрели, как солдаты отступают за Белые горы, а потом видели, как многие из них ползут обратно уже пленниками, босые, оборванные. Страшное было время, а сейчас… Времена для нас непростые, но в один прекрасный день…

Казалось, вся деревня выбежала их встречать, люди выстроились вдоль дороги и смотрели, как молодая пара спрыгнула с импровизированного такси и прошла в прохладную тень дома Пападаки. Крепкие коричневые руки их обнимали, тормошили, тискали, похлопывали, подсовывали им крошечные стаканчики какого-то напитка, зверски дравшего горло. В углу комнаты сидела маленькая женщина в черном, молча наблюдавшая за всей этой суматохой.

Это была ее бабушка Элевтерия. Конни подвели к ней. Она опустилась на колени у ее ног, и та поцеловала Конни в лоб. От этого нежданного благословения Конни захлестнула волна чувств.

– Ну вот, моя Анна вернулась из царства мертвых, – проговорила старуха и трижды перекрестила Конни. – Господь воистину милостив. – Она улыбнулась беззубой улыбкой иконе Девы Марии в правом углу комнаты и порыжевшей от времени фотографии трех девочек, запечатленных возле стены, с очень серьезными лицами. Мария, Анна, Елена. Это первая детская фотография матери, которую Конни увидела.

Появился огромный чугунный чан с овощным рагу, за ним еще один, потом хлеб и тарелка бобов, густо политых томатным соусом. Пол и Конни старались оправдать свое звание почетных гостей и очень тревожились, что многие ушли, так и не съев ни крошки, лишь бы только все лучшее досталось гостям. Заглядывали соседи, приносили маленькие подарочки – кружева и сыр. Разглядывали диковинные волосы Конни и ее фотографии, фотографии ее английской семьи. Пока они были на Крите, Конни мало-помалу начала понимать греческий диалект, даже быструю речь. Вопросы сыпались и сыпались. А чем занимается Пол? А сколько он зарабатывает? А кто его отец, а кто дед? Пол откинулся на спинку стула и принимал тосты в свою честь, пока не почувствовал, что не сможет встать на ноги, они его не послушаются. А потом заиграла музыка, и он все же поднялся, мальчишки высыпали на улицу, и он, конечно же, должен был к ним присоединиться, прыгать и дурачиться вместе с ними.

Им выделили лучшее семейное ложе: расшитый вручную балдахин, отделанные кружевом простыни, полосатые шерстяные одеяла. Стелиос и его жена Кристули отправились спать в детскую, а маленькая Яя устроилась на лавочке возле печки. Ничего не жалко было уступить гостям. Они рассказывали им об ужасах войны и о том, как семья однажды укрывала британского солдата в пещере среди холмов.

Намеками показали, как тяжко приходится теперь при власти полковников, но как опасно протестовать. Только в своих песнях, мантинадах, могут они выразить эту тоску.

Все оставшееся время своего пребывания у них Конни и Пол проводили, бродя среди холмов, милю за милей шагая по известняковым тропкам среди зеленых ветвей, поднимаясь все выше, к прохладе, где было полно диких зверюшек и птиц и еще стояли последние цветы лета. Гуляли по оливковым рощам, выросшим на развалинах древних минойских сооружений, забирались в гроты c усыпальницами, купались в теплом бирюзовом море около Калив, маленькой рыбацкой деревушки поблизости.

Вечером накануне отъезда Конни вместе с Яей потихоньку ускользнула на кладбище, к могильному склепу Пападаки, похожему на огромный покосившийся каменный стол. У его изголовья была рака, фотографии под стеклом и горела масляная лампа. Вот ее дед в темном костюме; вот Елена; Мария, она умерла при родах. Сюда же они приладили и драгоценную фотографию Анны – Конни ее очень любила, мама выглядела на ней такой молодой и беззаботной, фотография была сделана на их огородике. Традиция предписывала положить сюда и что-то личное, что поможет понять характер человека. Около фотографии деда лежала пуговица от военной формы. Конни положила рядом с маминой ее значок медсестры. Ну вот, она опять со своей семьей, теперь все, как надо. Яя улыбнулась и взяла Конни за руку.

Потом они спросили о муже Анны, и Конни рассказала им правду и добавила, что он погиб на войне. Ведь неважно, на какой войне он погиб? У нее есть его имя и фотография. Они теперь знали, как она попала в семью Уинстэнли, и этого было достаточно. Она стояла в коричневой траве, у поросших мхом камней, ее окружали восковые цветы и надгробия. «Все это тоже часть меня, – вздохнула она. – Мама наверняка часто бывала здесь…»

– Мама, я сделала то, о чем ты просила. Покойся с миром. Ты дома, и я теперь тоже дома, я нашла дом, в котором ты родилась… – Она улыбнулась сквозь слезы. – Конечно, я приеду сюда еще. Я обязательно вернусь. И когда-нибудь привезу сюда всю семью… их всех, – поклялась она, гадая, есть ли в ней уже новая жизнь. Ребенок, зачатый на Крите… Что ж, так тому и быть. Новая жизнь? Все сначала?

Что бы ни случилось, где бы она ни была сейчас, Анастасия всегда будет ее первым ребенком. Возвратившись на Крит, Конни замкнула жизненный круг мамы.