Последний барьер

На всё про всё у Трюфеля ушло около пяти минут. И когда его муки закончились, дрожь унялась, он выплюнул капу и отёр пот, перед нами стоял уже не плюгавый интеллигент, а… пуэрториканский гангстер, которого Мерлин приводил нам в качестве примера на берегу! Эффектное преображение, что ни говори. Сколько я ни вглядывался в нового комбинатора, так и не нашёл в нём схожести с прежним заморышем, коему я мысленно грозился, ежели что, свернуть шею. Эта смуглая горилла с квадратной челюстью и огромными бицепсами сама могла бы оторвать голову любому из нас. К счастью, придав себе нарочито агрессивный вид, Трюфель не собирался кидаться в драку. Всё, чего он хотел, это сыграть на контрасте образов, дабы произвести на нас впечатление. И ему это блистательно удалось.

— Ну что, вы довольны? — пробасил он, усевшись обратно на ящик и обводя нас победоносным взглядом. И голос, и взор редупликанта также посуровели под стать его новой ипостаси. Я понадеялся, что глаза у «заморыша» и «пуэрториканца» наверняка будут одни и те же — должно ведь у оборотня хоть что-то оставаться неизменным? Но и тут я просчитался. Теперь на ящике в углу сидел совершенно другой человек, коего, могу поспорить, не опознала бы даже родная мать. Единственное, что у Трюфеля не претерпело изменений, это разум. И потому он разговаривал с нами пусть и грубым голосом, но в прежней дипломатично-доверительной манере.

— Круто! — вырвалось у Жорика. — Вот бы мне так научиться, эх! Шикарно бы я зажил после этого!

— Не раскатывай губу, мой сладкий, — одёрнула его Динара. — Лучше накупи побольше умных книжек и сделай редупликацию того, что у тебя вот здесь поскрипывает… — Она назидательно, но ласково похлопала ладошкой кавалеру по лбу. — Потому что в других местах тебе наращивать ничего не надо. Там и так всего с избытком хватает, поверь мне… Кстати, Трюфель, извини за нескромный вопрос, но как ты возвращаешь себе свой истинный облик: по памяти или по фотографии?

Вот она, пресловутая женская проницательность! Хитрая питерка явно почуяла, где в броне редупликанта кроется уязвимое место. До этого он ни разу не смутился и отвечал на наши вопросы с неизменной улыбкой на лице. Однако безобидное на первый взгляд любопытство Арабески, похоже, сумело пошатнуть душевное равновесие хозяина. Отчего тот сразу прекратил улыбаться и впервые с момента нашей встречи нахмурился и посерьёзнел.

Он явно предпочёл бы оставить этот вопрос без ответа. Но не оставил, видимо, решив, что ради достижения между нами наилучшего взаимопонимания все средства хороши. В том числе и откровенные признания — почему нет? Тем паче что они не касались служебных секретов Ведомственного шпиона.

— С тех пор как я впервые поменял свою личину, — заговорил Трюфель после короткого раздумья, — мне больше никогда не довелось быть самим собой. Увы, но такова судьба всех редупликантов. Я мог бы вылепить из себя человека, напоминающего меня прежнего, но это будет всего-навсего грубо сделанный двойник, и только. Невозможность точного копирования — главный недостаток технологии клеточного наномодифицирования. Все мои образы либо импровизированные, либо лишь в общих чертах соответствуют оригиналу. Чтобы превратиться в конкретного человека, мне приходится пользоваться гримом и отдельно настраивать голос. Что делается не так быстро, как формирование «болванки». Причина, почему я не могу продвинуться дальше, банальна — боль. Пять, максимум восемь минут — ровно на столько хватает моего терпения. А после перерыва продолжить работу над той же самой личностью невозможно. Как только я сконцентрируюсь на мелких деталях, то уже не смогу удержать в таком состоянии форму «болванки». В этом случае она попросту «расплывётся» — в ней начнётся неконтролируемая редупликация, и весь мой предыдущий труд пойдёт насмарку. Вот и приходится работать, скрипя зубами от боли, пока я не окажусь на грани обморока. А потом доводить до ума результат обычными косметическими средствами.

— Что-то мне расхотелось становиться редупликантом, — почесав в затылке, признался Чёрный Джордж. — Я, может, и не таким красавцем уродился, как мой батя, но шибко уж привык к своему телу. Сроднился с ним как с братом, если можно так сказать. И не хочу насовсем менять его на другое, пускай и не такое неуклюжее. Тем более что это вдобавок ужасно больно.

— Умный парень, — похвалил его комбинатор. — Правильно, лучше не связывайся с этим. Заодно уйму денег сэкономишь.

— И как ты теперь со всем этим живёшь? Как это: постоянно привыкать к новому человеку в зеркале и знать, что ты — настоящий — был навсегда уничтожен своими собственными руками? — не унималась Арабеска.