Последний барьер

— Вы не ошиблись. Кто-то из вас знает меня как Давида Талермана, кто-то — как Умника. Ну а теперь вы можете удостовериться, что я и Умник — одно и то же лицо, — подтвердил он, по-прежнему удерживаемый мной на прицеле ИПК. Рисковый мужик, слов нет. Зная, что к нему в гости пожаловал сам Мерлин, лишившийся по его милости ног, создатель Жнеца вышел на линию огня и не отпирался в содеянном. Отважный поступок, согласитесь. Почти такой же отважный, как наше вторжение. — Надо ли мне, в свою очередь, спрашивать у вас, за кем или за чем конкретно вы тут охотитесь?

— А сам не догадываешься? — задал я ему встречный вопрос.

— Разумеется, догадываюсь. Вы ведь не зря нарекли меня Умником, верно? — ничуть не смутившись, ответствовал Талерман. У этого ублюдка хватало смелости не только сохранять невозмутимость, но еще и иронизировать. — Поэтому сразу хочу внести ясность: в том, что вы, уважаемый Семен Пожарский, стали калекой, я не виноват. Вините в этом самого себя и ваших друзей, насильно отключивших вас от системы энергообеспечения Жнеца. Когда бы он выполнил свою задачу, я произвел бы ваше отключение самым корректным и безопасным образом. А потом, клянусь, отпустил бы вас. Если бы, конечно, вы сами не выказали желание остаться и помочь мне в моей, без ложной скромности сказать, жизненно необходимой для человечества работе. Так что, если мои опасения верны и вы пришли сюда со мной поквитаться, смею заметить: ваши претензии ко мне лишь наполовину справедливы.

— Ну да, ври больше, сукин сын! — возмутился Пожарский. — Что же ты тогда просто не пришел ко мне и не предложил заключить с тобой договор о сотрудничестве? Зачем было похищать меня и убивать моих товарищей?

— И здесь тоже нет моей вины, — Умник, глазом не моргнув, открестился и от этого упрека. — Мой деловой компаньон, коего вы и все Пятизонье знаете как Трояна, порой бывает совершенно неконтролируемым. Стоило лишь мне высказать теорию — всего лишь теорию, господа! — что в системе связи Жнеца нам пригодились бы способности сталкеров-универсалов, как Троян, не сказав мне ни слова, бросился претворять мою идею на практике. И когда он вдруг доставил ко мне вас и ваших товарищей, я был поставлен перед лицом малоприятного для меня факта. И был просто вынужден совершить поступок, в котором впоследствии горько раскаялся. Я стал такой же жертвой трагических обстоятельств, как и вы. За что и поплатился, потеряв в итоге гораздо больше вас, хотите верьте, хотите нет.

— Нет, вы только гляньте, каков лицемер! — бросила ему из-за баррикады Арабеска. — Послушаешь тебя, так ты вовсе не кровожадный мерзавец, а прямо невинный ангел какой-то!

— Да, признаю: я лицемер и далеко не ангел, — не стал отрицать Давид Эдуардович. — Я жрец науки. Причем весьма жестокий и бессердечный жрец. Но такова судьба любого мыслящего глобально ученого-прагматика. Чтобы предотвратить Третью мировую войну, пришлось создать атомные бомбы и сбросить их на Хиросиму и Нагасаки. Для того чтобы человечество осознало колоссальный технологический потенциал искусственных автонов и их роль в дальнейшем строительстве цивилизации, таких огромных жертв, к счастью, не потребуется. Но поскольку на пути моего эпохального открытия стоит множество противников и банальных завистников, немудрено, что они то и дело попадают мне под колеса. Увы и ах — неотвратимый побочный эффект. Крайне прискорбно, что вам также пришлось оказаться его жертвами… Вы будете удовлетворены, если я чистосердечно попрошу у вас прощения за все причиненные вам страдания и беды?

— Черта с два! — ответил за всех нас Пожарский. — Хотя если от твоего извинения у меня отрастут новые ноги, тогда, конечно, ты можешь попробовать!

— Я подозревал, что для заключения пакта о мире одной лишь нашей обоюдной доброй воли будет недостаточно, — огорченно вздохнул Умник. — Поэтому готов выслушать ваши требования. Но сразу предупреждаю: расплачиваться с вами собственной жизнью я не намерен.

— И что же нам помешает ее у тебя отнять?! — с вызовом выкрикнула ему Динара. «Гаранты» за колоннами встрепенулись и вскинули автоматы, но командующий ими безумный гений (или лучше назвать его «гениальный безумец»?) опять и бровью не повел.

— Я вижу, вы недостаточно хорошо представляете себе ситуацию, в которой очутились, — по-прежнему спокойным голосом заметил он. — Она довольно-таки… как бы поточнее выразиться… довольно-таки экстраординарная. Играй мы с вами в шахматы, это был бы самый настоящий пат и нам бы пришлось волей-неволей согласиться на ничью. Вот только здесь у нас не шахматная доска, поэтому просто взять и разойтись восвояси мы не можем. Вернее, я бы мог, если бы вы на это согласились. Однако что-то подсказывает мне: вряд ли такой исход вас устроит.

— Так и есть! Не устроит, — подтвердил я. — Хватит рассусоливать, Умник! Ближе к делу!