Последний бастион – 2. Бремя белых (СИ)

— Тогда так. Я сейчас выхожу к деревне с востока. У меня бесшумное оружие, ты держишь на прицеле пулеметчиков, но пока не услышишь выстрелы — не работаешь. Попробую все сделать тихо. Как начнется стрельба — убираешь пулеметчиков. Дальше — свободная охота, но следи, чтобы к пулемету никто не встал. И стреляй только по противнику. Поняла?

— Поняла…

— Удачи.

— И тебе…

Звуки выстрелов из автоматического оружия, конечно, не заглушить — тактический глушитель лишь снижает шумность выстрела, но не подавляет совсем, в звуки двигающегося затвора и вовсе ничем не заглушить — но у меня был нож, и была удавка. Удавку я сделал из тонкой, но очень прочной веревки — родезийские спецназовцы предпочитали работать именно ей, а у меня все-таки родезийские корни.

Двигаться приходилось медленно. Постов опасаться не приходилось — их эти уроды не выставили потому что чувствовали себя в полной безопасности. Но все равно — из деревни кто-то мог увидеть движение в прилегающих к ней зарослях, поднять тревогу — и операция пошла бы насмарку. Этого допустить было нельзя. Один против двадцати — такой расклад может быть выигрышным лишь при внезапном нападении.

Деревня была крупной для этих мест, здесь жили около пятисот жителей. Чистить ее начали уже давно, не меньше часа назад, и автоматные очереди уже сменились резкими хлопками одиночных выстрелов. На центральной площади, недалеко от Урала в ряд лежали человек тридцать, кровь была видна даже через прицел, с большой дистанции. Тех, кто способен был сопротивляться, согнали на площадь и скосили из автоматов. Сейчас боевики насиловали женщин и убивали детей. Патронов на детей не тратили — либо проламывали головы прикладами, либо ставили на колени и разрубали головы пангами. Самых маленьких либо брали за ноги и били головой об угол, либо подбрасывали и старались рубануть пангой на лету. Веселились — как веселиться принято только в Африке…

Когда до ближайшей хижины осталось метров пятьдесят, я пополз. Пополз медленно, чтобы растительность скрывала, а не выдавала меня. Автомат я тащил за собой на ремне, удавку намотал за запястье, чтобы была под рукой, нож зажал в зубах. Ручной пулемет Дегтярева — на ремне, за спиной. При зачистке может сильно пригодится…

Добрался до глиняной стены крааля, замер. Прислушался. В краале было тихо, кажется там никого не было — но надеяться на это было нельзя. Самое главное — метрах в десяти стояли, перекуривая после тяжких трудов аж трое. Прижавшись к земле, я навел на них автомат — и принялся ждать.

Ждал недолго — одиночный выстрел, истошный крик где-то в центре села — и я нажал на спуск, перепоясал курильщиков длинной очередью. Лязг бешено бегающего затвора, и приглушенные хлопки выстрелов потонули в шуме в центре деревни. Нигеры рухнули как подкошенные, проливая свою кровь на ту землю, на которую они только что с такой же легкостью проливали чужую. Туда им и дорога…

Минус три…

Выждал время — только дурак в таком случае сразу выскакивает из укрытия. Ничего — кажется, никто ничего не заметил…

Ползком добрался до тварей, подцепил одного за штанину, потащил за собой. Кровь текла в пыль, на вытоптанную красную землю, сворачивалась шариками. Прерывистая черно-красная полоса тянулась по земле вслед за трупом…

Затащил труп за хижину, только собрался ползти за вторым и — замер. Глаза — большие, блестящие, в которых страх смешивался с удивлением, смотрели на меня из-за куста…

Мальчишка. Лет семи-восьми. Готов поклясться, что когда я проползал тут — его не было. Значит — спасается от резни…

И что? Тоже убивать? Как ему объяснить?

Приложил палец к губам — универсальный, практически международный жест — требование тишины. Тот согласно кивнул.

Вот и хорошо. Контакт установлен…

Поманил его пальцев — тот проворно пополз ко мне. Молодец, кстати — ползет бесшумно, с двух шагов не услышишь. Через несколько секунд он был уже около меня…

И в самом деле, пацан еще…

Жестом приложил палец к губам, снова требуя тишины, потом ткнул пальцем в него и в землю. "Сиди здесь" — надеюсь, поймет. Тот снова закивал головой…

Рискнем?

Сползал за вторым, потом за третьим. Мальчишка сидел неподвижно, только смотрел на трупы убийц таким взглядом, что становилось поневоле страшно…

Ну, что… надо дальше идти, в конце концов…

Снова пальцем в него и в землю, тот снова кивнул. Пусть сидит здесь — наверняка он один из тех немногих жителей этой деревни, кто увидит следующий рассвет. А мне — мне надо было двигаться дальше…