Последний Бес. Жизнь и творчество Исаака Башевиса-Зингера

Страницы, на которых Голем начинает вести себя как человек, своим косноязычным языком задает раввину вопросы о том, кто его мать и отец, и, разумеется, те, что рассказывают о любви Голема и Мириам, пронизаны при всей их внешней простоте огромной художественной силой. И той же силой наполнен финал этой драмы, звучащий как напутствие старого, умудренного жизнью писателя своим юным читателям:

«Удивительное событие произошло в гетто: пропала Мириам. Вечером Генендл видела и слышала, как она пошла спать, и, перед тем как заснуть, прочитала молитву «Шма, Исроэл». А утром ее постель была пуста. Одни люди говорили, что будто бы кто-то видел, как она на рассвете шла к реке — очевидно, чтобы утопиться. Другие верили, что в ночной темноте ее встретил Голем и унес туда, где обитают любящие души. Кто знает? Может быть, любовь еще более действенная сила, чем Священное имя. Любовь, раз начертанную в сердце, невозможно стереть. Она живет вечно».

* * *

Один американский критик (к сожалению, я не помню его имени) назвал все эти произведения Башевиса-Зингера «сказками для мертвых детей».

В самом деле, действие всех сказок, рассказов и историй Зингера разворачивается в штетлах, еврейских местечках. Их персонажами являются мудрые раввины, прилежные ешиботники, недалекие лидеры местной общины; все они учат Тору; произносят в положенное время необходимые молитвы и благословения. Все эти приметы еврейской жизни были близки и понятны любому ребенку из местечка или еврейских кварталов больших городов. Им, безусловно, было бы интересно читать и о ханукальном вечере в Люблинском приюте, и о заколдованной корчме, и о сироте Менаше, попавшем во сне в чудесный замок, где живут его мертвые родители, бабушки и дедушки.

Но Холокост, унесший жизни полутора миллионов еврейских детей, по мнению этого критика, лишил Зингера и самых благодарных его читателей — тех, кто мог бы прочесть эти сказки и истории в оригинале и по достоинству оценить их. Но вот для американских и европейских детей в этих произведениях открывается, по большому счету, чужой и непонятный им мир, и потому они вряд ли могут вызвать в их сердцах тот отклик, на который рассчитывал сам Зингер.

Как, к примеру, объяснить им, кто такой Шлемиль или Шлимазел?! Как заставить их осознать жизненный подвиг героя «Хануки в богадельне», зажигавшего ханукальный светильник даже тогда, когда это грозило ему смертельной опасностью?!

Да и разве сам Башевис-Зингер прямо не говорит об этом в предисловии к сборнику своих рассказов «Коза Злата и другие истории»:

«Я посвящаю эту книгу всем детям, которым не дано было повзрослеть. Виной тому жестокие войны и преследования, которые опустошали города и обрекали на смерть невинные семьи…»

Однако не стоит забывать, что эта фраза имеет свое продолжение:

«Я надеюсь, что, когда читатели этих сказок станут взрослыми мужчинами и женщинами, они будут любить не только своих собственных детей, но всех добрых детей в этом мире».

Повторю, Зингер, безусловно, был мистиком, но мистиком чрезвычайно прагматичным. Он никогда бы не стал писать даже самого короткого рассказа, если бы не знал, что тот не найдет своего читателя. И Элизабет Шуб удалось убедить его взяться за перо именно своим доводом, что все эти еврейские сказки и истории не только придутся по вкусу, но и крайне важны и нужны детям. В первую очередь, безусловно, еврейским детям США и других стран диаспоры. Да, они смогут прочесть их только в переводе, так как большинство современных еврейских детей не знает идиш. Но в любом случае эти сказки станут важным средством сохранения у них чувства причастности к еврейскому народу и его культуре, помогут приобщить их к своим национальным и культурным ценностям.

В конце концов, горячо говорила Шуб, разве воспитание маленького немца в лоне немецкой культуры не начинается именно со сказок братьев Гримм? Разве можно представить чешского мальчика, не читавшего «Старинных чешских сказаний» Ирасека, или русского ребенка, не слышавшего пушкинской строчки «Там русский дух, там Русью пахнет»?!