Последний бой

Римо увидел лачугу, сколоченную из выловленных в море обломков досок и бревен. Крыша была покрыта толем и покоилась на деревянных столбиках. Казалось, что взмах хвоста любой сардины-недоростка сметет жалкое сооружение в море.

— Ну и развалина, — сказал Римо.

— А-а-а, это тебе так кажется, а на самом деле все продумано. Жители Синанджу построили этот дом для работы, а не для показухи. Главное — его назначение. Пойдем, я покажу тебе. Хочешь посмотреть?

— Папочка, — сказал Римо, — лучше пойдем к тебе.

— Ах, да. Ты американец до кончиков ногтей. Не желаешь поучиться мудрости у других. А если тебе когда-нибудь понадобится знание о том, как устроено здание для разделки рыбы? Вдруг когда-нибудь ты окажешься без работы? Ты скажешь себе: «Ага, я знаю, как устроено помещение для разделки рыбы!» И может быть, тебе не придется просить подаяния. Но нет, для этого надо обладать даром видеть будущее, чего ты лишен. И обладать трудолюбием, которого у тебя еще меньше. Что ж, транжирь свое время, как беззаботный кузнечик, которому зимой будет нечего есть.

— Чиун, пожалуйста, пойдем к тебе, — попросил Римо, который еле стоял, превозмогая сильную боль.

— Конечно, — сказал Чиун. — Меня не удивляет твоя лень. И это не дом, а дворец!

Он повернулся и пошел по грязной песчаной дороге к скоплению домиков в нескольких сотнях ярдов поодаль.

Римо ковылял следом, стараясь не отставать.

— По-моему, ты говорил мне, папочка, что каждый раз, когда ты входишь в деревню, твой путь устилают лепестками цветов? — спросил Римо, заметив, что дорога, ведущая к центру деревни, пуста и что Чиун, несмотря на свое величие, больше напоминал обычного старика, вышедшего погулять.

— Я временно отменил эту церемонию, — произнес Чиун официальным тоном.

— Почему?

— Потому, что ты американец и можешь это неправильно понять. Люди хотели соблюсти обычай и протестовали, но, в конце концов, мне удалось их убедить. А мне не нужны лепестки цветов, как лишнее доказательство любви ко мне жителей деревни.

На улице они никого не встретили. Машин тоже не было. В нескольких лавках Римо видел людей, но никто не вышел приветствовать Чиуна.

— Ты уверен, что это Синанджу? — спросил Римо.

— Да. Почему ты спрашиваешь?

— Потому что деревня, которую кормил ты и веками кормила твоя семья, могла бы оказать тебе побольше почтения.

— Я временно отменил почести, — сказал Чиун. Римо заметил, что его тон стал не столько официальным, сколько извиняющимся. — Потому...

— Потому, что я американец. Я знаю.

— Верно, — сказал Чиун. — Но помни, что даже если они и не вышли на улицу, то все равно люди все видят. Ты бы лучше шел прямо и не ставил меня в неловкое положение, а то сейчас похож на преждевременно состарившегося человека.

— Я постараюсь, папочка, не осрамить тебя, — сказал Римо и усилием воли заставил себя идти, почти не хромая, и хотя каждое движение причиняло ему невыносимую боль, он даже слегка размахивал руками в такт ходьбе.

— Вот и дворец моих предков, — сказал Чиун.

Римо посмотрел и вспомнил дом, который однажды видел в Калифорнии, построенный хозяином из отходов, битых бутылок и жестянок, пластмассы и старых покрышек, а также обломков ящиков.

Дом Чиуна напомнил Римо тот дом, только здесь материал был поразнообразнее, среди деревянных лачуг дом Чиуна выделялся тем, что был сделан из камня, стекла, стали, дерева, гранита и раковин. Это было одноэтажное низкое здание, напоминавшее американский фермерский домик, каким он мог представиться в наркотическом дурмане.

— Это... это... тут действительно есть, на что посмотреть, — сказал Римо.

— В этом доме мои предки жили веками, — сказал Чиун. — Конечно, я перестроил его много лет назад. Установил ванну — неплохая идея, которую я позаимствовал у вас на Западе. А также устроил кухню с печью. Видишь, Римо, я не против хороших идей.

Римо был рад услышать это, ибо хотел подать Чиуну хорошую идею — все разломать и построить заново. Но решил промолчать.

Чиун подвел Римо к парадной двери, судя по всему, деревянной. Она была сплошь покрыта раковинами моллюсков, устриц и мидий и напоминала песчаный пляж после отлива.

Дверь была тяжелой, и Чиун с видимым усилием отворил ее. Потом, словно извиняясь, взглянул на Римо.

— Знаю, знаю, — сказал Римо. — Ты отменил ритуал открытия дверей.

— Как ты догадался?

— Я же американец, — ответил Римо.

Снаружи дом казался непрезентабельным, и потому он не ожидал увидеть внутри то, что предстало его взгляду. Каждый квадратный сантиметр пола был чем-то заставлен: кувшины, вазы и блюда, статуи и мечи, маски и корзины, груды подушек вместо кресел, низкие лакированные деревянные столики, разноцветные камни в стеклянных сосудах.

Чиун суетился, демонстрируя свои богатства.

— Ну, Римо, что ты об этом думаешь?

— Не нахожу слов!

— Я так и знал, — заметил Чиун. — Все это награды Мастера Синанджу. От правителей со всех концов света. От Птолемея. От шейхов тех многочисленных стран, где добывают нефть, от китайских императоров, когда они вспоминали, что надо платить по счетам. От племен Индии. От великих когда-то народов черной Африки.