Последний бой

По улице медленно, направляясь к машинам, толпе и своему ниспровергателю, шел Чиун. Лицо его было бесстрастно, ступал он медленно, но легко, руки засунуты в широкие рукава традиционного белого одеяния.

— Где американец? — крикнул кто-то.

— Мастер-изменник все еще защищает пришельца с Запада! — раздался другой голос.

— Предатель! — завопил кто-то.

А затем площадь принялась скандировать:

— Предатель! Предатель! Предатель!

В глубине дома Чиуна девушка-служанка слышала свист и крики. Ее глаза наполнились слезами. Как они могли?! Как смели они так обращаться с Мастером? И в конце концов она поняла. Они ненавидели не Мастера, а белого американца! Все, что Мастер делает, — он делает для белого американца. Это несправедливо — губить жизнь Мастера из-за него.

Американцу от судьбы не уйти! Она прошла в большую комнату и вынула из отделанных жемчугом ножей блестящий кинжал с длинным красивым лезвием.

Держа его за спиной, она вошла в комнату, где спал Римо. Глаза его все еще были закрыты. Она встала на колени рядом со спящим, подняла глаза к небу и вознесла молитву предкам, дабы они одобрили ее намерение.

Она с ненавистью посмотрела на белого человека.

«Подними нож и вонзи ему в сердце», — подсказывал ей внутренний голос.

Белый человек открыл глаза и улыбнулся.

— Привет, детка. Где Чиун? — спросил он.

Она взметнула нож над головой, чтобы вонзить его в сердце Римо... но выронила его из рук и с плачем упала на грудь Римо.

Глава шестнадцатая

— Где эта американская свинья? — презрительно спросил Нуич, глядя на стоявшего в двух шагах Чиуна.

Чиун пренебрег ответом и обратился к председателю:

— Я вижу, ты сделал свой выбор.

Председатель пожал плечами.

— Очень типично для пхеньянца, — сказал Чиун. — Связаться с продажной свиньей!

Один из мотоциклистов шагнул вперед и поднял пистолет над головой, чтобы ударить Чиуна. Чиун не пошевелился. Ким Ир Сен рявкнул:

— Отставить!

Солдат медленно опустил руку и, с ненавистью глядя на Чиуна, отошел.

— Не сердись, — заметил Чиун. — Твой председатель только что спас тебе жизнь.

— Довольно, — сказал Нуич. — Где Римо?

— Отдыхает, — ответил Чиун.

— Я вызвал его на бой. Он испугался?!

— Трус! Трус! Предатель! Предатель, посвятивший в свои секреты труса, — послышались выкрики в толпе.

Чиун подождал, пока стихнет шум.

— Кто трус? — спросил он. — Раненый белый человек? Или этот трусливый заяц, который подослал к нему трех убийц?

— Хватит, старик, — сказал Нуич.

— Нет, погоди, — ответил Чиун. — Ты дурачишь людей, внушая им, будто ты, Нуич, очень храбрый. А ты рассказал им, что произошло, когда ты в последний раз встречался с американцем? В музее, где выставлены мертвые киты? Как он, точно ребенка, связал тебя твоим же поясом?

Нуич вспыхнул:

— Ему помогли. Он сделал это не один!

— А ты рассказал им, как пытался убить Мастера в далекой стране, где добывают нефть? И как я бросил тебя поджариваться на солнце, точно морскую звезду?

— Ты слишком много болтаешь, старик, — злобно ответил Нуич. — Я здесь, чтобы раз и навсегда избавиться от американца. И тогда я, а не ты, буду Мастером Синанджу. Потому что ты предал свой народ, раскрыв секреты белому человеку!

— Предатель! Предатель! — снова послышались голоса.

— Ты забыл легенду о ночном тигре Синанджу, — сказал Чиун. — О мертвеце с бледным лицом, который придет из мира теней и которого Мастер научит своему искусству, чтобы тот превратился в ночного тигра и стал бессмертен. Ты забыл об этом?

— Это все детские сказочки, — насмешливо ответил Нуич. — Давай сюда твоего американца и посмотрим, кто бессмертен.

— Где он? Белый человек... тащи его сюда! — Голоса слились в рев.

И тогда Чиун тихо сказал Нуичу:

— Синанджу будет твоей, Нуич. Но пусть Римо останется жить. Вот моя цена.

Громко, чтобы слышали все, Нуич ответил:

— Я не желаю сговариваться со стариками и глупцами. Римо должен умереть. А тебе пора к предкам!

Толпа замерла. В старые времена — еще до того, как Мастера Синанджу стали поддерживать существование жителей деревни, — престарелых, больных, а также голодных детей «отсылали к предкам»: топили в холодных водах залива.

Чиун пристально смотрел в глаза Нуича. В них не было ни капли жалости или сострадания, ни проблеска человечности. Это был окончательный ответ.

— Я сам отправлюсь к предкам, — сказал Чиун. — Но человек с белой кожей должен жить.

Его тихий голос взывал к милосердию Нуича.

В ответ тот язвительно улыбнулся и сказал:

— Пока Римо жив, секреты Синанджу — не секреты. Он постиг наше древнее искусство и должен умереть вместе с ним. Теперь же!

— Сейчас же! — послышались крики. — Американец должен умереть!

И тогда над обезумевшей толпой зазвенел голос. И этот голос заставил всех обратить взгляды к дворцу Мастера. И замолчали они, и увидели, что на пыльной дороге стоит белый человек, одетый в черное кимоно без пояса.

И это его голос, подобно колоколу, прозвучал над головами жителей деревни, и с удивлением воззрились они друг на друга, ибо белый человек говорил на языке жителей деревни, и его слова были словами этой страны и ее древних обычаев, и означали они: