Последний бой

— Я-то знал о вас почти все, потому и немножко вольно себя вел. Две ваши группы переправились через Днепр. И, видимо, зря... Там сейчас делать нечего. Фашисты усиливают гарнизоны. Я бы их отговорил, а вот Солоха не сумела. Меня как раз дома не было.

— А как будет с нами?

— Не беспокойтесь, все устроится как надо. Ждите. Я приду завтра в это же самое время.

Он юркнул в кусты, и я тут же перестал слышать его шаги. Ловкий!

21

После ухода лейтенанта нам было не до сна. Повалялись, покряхтели и поднялись ни свет ни заря. Я предложил пойти накопать картошки, сварить до рассвета, чтобы хватило на завтрак и осталось на обед.

Наступил один из труднейших дней нашего пребывания на этом месте. Тянулся он бесконечно медленно, со скрипом, как полусонный мужик на ленивых волах. Чтобы подогнать время, каждый старался подольше постоять на посту. Там можно было наблюдать за окрестностью, видеть белых чаек, летающих над Днепром, прислушиваться к малейшим лесным шорохам, к гулу моторов в Волково.

Когда стоишь на посту, то, занятый важным делом, чувствуешь ответственность за жизнь доверившихся тебе товарищей, загоняешь вглубь томление и робость. Только несерьезные люди могут говорить, что ничего не боятся. Мужество — это собранная в кулак воля и осознанная до конца ответственность.

...И вот подполз тихий сумеречный вечер. Ожидание стало еще томительней и напряженней.

Как и вчера, лейтенант Луконцев появился неожиданно и совсем с другой стороны. Поздоровавшись, сказал:

— Пошли, товарищи.

Мы давно уже были наготове, с надетыми на плечи вещевыми мешками.

Длинноногий лейтенант устремился вперед по виляющей между кустами тропке. Вскоре от такой ускоренной ходьбы я взмок — пришлось снять чертову кожу. На первой же остановке сказал:

— Если будете так идти, то через километр я упаду.

— Простите, я забыл про ваши недуги. Пойдем помедленнее, но учтите — придется идти долго, всю ночь. Сможете?

— Смогу, если и вы учтете, что у меня открытая рана на ноге и обувь богатырского размера...

— Учтем, учтем. Нам надо поспешать... Фашисты из Волково и полицаи в Карабине засекли ваши дымы и хождения на Днепр, собираются обстрелять лес и прочистить его. Мы ушли вовремя. Сделаем так. Сейчас надо побыстрее оторваться километров на пять. Я вас оставлю в безопасном месте, а сам отлучусь. Вы уж потерпите, товарищ старший лейтенант.

— Потерплю. Пошли.

Хоть и трудно было идти, но я не отставал, да и они не шибко вырывались вперед, поджидали и давали передышку. Опираясь на палку, я старался забыть о боли, укрощая частый стук сердца, думал лишь о том, что сбывается наконец моя долгожданная мечта: лейтенант Леонид Луконцев ведет нас к партизанам.

Остановились. Вокруг редкие остроконечные ели с большими, как крылья, растопыренными лапами.

— Ждите тут. Отдыхайте. Я скоро вернусь, но, возможно, и задержусь,— проговорил лейтенант и быстро ушел.

— Куда это он опять? — склонившись ко мне, спросил Семен. Весь день он отмалчивался, исправно нес службу. Особо почтителен и внимателен был со мной.

— Все в порядке. Приведет людей, с которыми обещал свести нас.

— И кто же они?

— Думаю, что партизаны.

— Это точно?

— А ты все еще не веришь?

— Верю. Волнуюсь просто. Я ведь партизан-то знаю только по вашим рассказам.

— Скоро увидишь...— Я говорил, но сам еще не знал, кого приведет лейтенант Луконцев. В том, что приведет добрых людей, нисколько не сомневался. Верил, что это будет самый мой счастливый бивак.

Володя и Севка лежали навзничь и не принимали участия в нашем разговоре. Каждый думал о своем, сокровенном.

Я глубоко вдыхал чистый, лесной воздух. Ночное небо и звезды казались близкими, ласковыми, и дыхание Кати, присевшей рядом со мной, было теплым и чистым.

Не помню точно, сколько пришлось ждать. Горячее и радостное напряжение осталось в памяти на всю жизнь.

Лейтенант появился, когда по пышным елям шарил свет луны, белесый и тихий.

— Ну, пошли,— сказал он шепотом, и снова замелькала впереди его высокая, гибкая фигура. Мы гуськом двинулись за ним. Я, как обычно, замыкал нашу маленькую колонну...

Вдруг кусты кончились и путь нам преградила березка — белая-белая, облитая лунным светом, рядом с нею стояли три человека. У двоих автоматы на груди, у третьего — карабин.

— Кто из вас старший лейтенант? — спросил коренастый, в коротком темном пиджаке, перетянутом широким ремнем с круглыми дисками.

Я выдвинулся вперед. Мне хотелось обнять этих молодых парней, в одинаковых, сдвинутых на лоб кепках. Но я сдержал свой душевный порыв и крепко пожал им руки.

— Это вы полковой разведчик и начальник штаба кавалерийского полка?

— Он самый, Никифоров Илья Иванович,— ответил я, довольный, что не видно в темноте моего заросшего лица, повлажневших глаз.

— Я старший группы, Федор Цыганков. Знакомьтесь, это Виктор Балашов, москвич.

Я подошел к нему и вторично пожал руку.

— Где жили в Москве?

— На Варшавском шоссе...

Так я встретил земляка-партизана.

— А это Володя Алексеев,— продолжал Цыганков.— Из того самого Карабино, что за Днепром. Там фашисты гнездятся, обещают поймать Володьку и повесить за ноги.