Последний бой Йони

«В самолете к этому времени уже велись бесконечные разговоры и пересуды, и каждый начинал со своих приключений и со своих рассказов… — вспоминает один солдат. — Казалось, все идет прекрасно, дело нам удалось. В этот момент кто-то вошел и объявил, что Йони погиб… Что его нет. И тут в один миг как будто выключили весь самолет. Все замолчали. На нас обрушился удар, и каждый замкнулся в себе»[95].

Дани Даган сидел снаружи на колесе самолета и беззвучно плакал.

Амос в тот момент сидел, закрыв глаза и пытаясь уснуть, на переднем сиденье «мерседеса», рядом с местом водителя. Он не знал, что Йони убит. Эхуд, подойдя и увидев его там, спросил:

— Ты знаешь, что сидишь на месте Йони?

— Да, — ответил Амос, не поняв, почему Эхуд спрашивает его об этом.

Эхуд, как видно, заметил удивление в глазах Амоса.

— Он убит, — сообщил он Амосу.

Полковник Матан Вильнаи спустился из своего первого самолета и подошел к четвертому, чтобы взглянуть на людей, ради которых была совершена операция. «Я увидел тело Йони, лежащее в самолете, завернутое в одно из этих ужасных медицинских алюминиевых одеял. Увидел заложников внутри; они были совершенно оглушены — с трудом сохраняли человеческий облик, были в депрессии. И меня поразило чувство — для меня, военного человека, лишенное всякой логики, — что если Йони убит, то все это дело того не стоило…»

Сурина и других раненых перевели в летучий госпиталь, приземлившийся ночью в Найроби. Это был «Боинг-707» военно-воздушных сил, оснащенный всем необходимым, включая операционную. В «Боинг» перевели также несколько женщин и детей из числа заложников, чтобы облегчить им долгий перелет в Израиль. Паско Коэна срочно отправили в операционное отделение больницы в Найроби, но через два часа после операции он скончался. Вместе с ним отправили Ицхака Давида, также прооперировали — его жизнь была спасена.

Остановка в Найроби была короткой. Генерал Екутиэль Адам, самолет КП которого приземлился одновременно с «геркулесом» с заложниками, дал указание не задерживаться и, заправившись, побыстрей возвращаться в Израиль. Самолет с заложниками, первый из приземлившихся «геркулесов», первым и оставил Кению, увозя с собой освобожденных, раненых и тела погибших. Это было в два часа утра по израильскому времени. Вслед за ним взлетели, один за другим, остальные самолеты; каждый летел в Израиль отдельно, не пытаясь соблюдать строй.

Главы армии и государства в Стране — из канцелярии начальника Генштаба в Кирие и из соседней канцелярии Переса, где были установлены средства связи, напряженно следили за развитием событий, питаясь сообщениями, поступающими из самолета КП. Получив сообщение о том, что заложники покинули Энтеббе, а позже — что вооруженные силы уже находятся на территории Кении, все вздохнули с облегчением. Большой риск, сопутствующий операции, от успеха которой зависели судьбы не только заложников и солдат, но также и личная судьба многих из присутствующих в комнате, был оправдан. В полночь начальник Генштаба позвонил Пересу и доложил ему, что операция прошла успешно. Присутствующие перешли из канцелярии Переса в соседнюю канцелярию начальника Генштаба. Было также получено сообщение о том, что Йони ранен. «Мне сказали: слышал? Йони ранен, — рассказывает Янош. — Я знал, что в части есть еще один Йони, и сказал: да, но это не Йони большой, это, наверное, Йони маленький. Я был уверен, что это не Йони. Все бегали очень обеспокоенные, потрясенные… А я почему-то был уверен, что это не тот Йони, и все время твердил: это Йони маленький, это не Йони — Йони».

К моменту вылета из Кении никаких сведений об убитых среди наших бойцов еще не поступало. «Когда окончилась операция и последний самолет поднялся из Найроби, — рассказывает Рахель, секретарша начальника Генштаба, — радость была неимоверная. Шофер начальника Генштаба принес откуда-то бутылки шампанского, и все радовались, а потом разошлись. Стало тихо, Мота остался один в кабинете вместе с Хаги Регевом, своим начальником канцелярии. Я пошла на кухню приготовить кофе. Вдруг вошли девочки, бросились ко мне и сказали: Йони убит. Тут уж не было сомнений, о каком Йони идет речь. Я все кинула и пошла в кабинет начальника Генштаба. Открыла дверь комнаты, из которой вышла две минуты назад, когда в ней царили радость и счастье от успеха операции, да еще без потерь. А сейчас открыла дверь и увидела начальника Генштаба, сидящего с опавшим лицом, в ужасном горе. А Хаги — тот вообще головы не поднимал. В одну минуту исчезла с повестки дня вся радость… Словно бы все прочее перестало быть важным, потому что виделось теперь по-другому». Это Эхуд позвонил начальнику Генштаба по телефону из Найроби.