Последний бой Йони

С этой новостью начальник Генштаба пошел в комнату, куда Шимон Перес удалился, чтобы отдохнуть. «Он встал, чтобы открыть мне дверь, — рассказывает Гур, — и, когда услышал весть, был потрясен. По-настоящему потрясен. Во-первых, это было полной неожиданностью, поскольку все радовались успеху и не знали о смерти Йони. Во-вторых я увидел, что он воспринял это как большое личное горе. Не так, как министр обороны воспринимает весть о гибели одного из офицеров. Я не понял почему».

А Перес в своем дневнике записал о той ночи вот что: «В четыре утра ко мне в канцелярию зашел Мота Гур, и я почувствовал что он сильно взволнован. „Шимон, Йони нет в живых. Пуля попала ему в сердце. Очевидно, со старой контрольной башни. Расколола его сердце“.

В первый раз за эту безумную неделю, — продолжает Перес, — я не могу остановить слез».

Ави был в это время в Части. Днем, после очень важной запланированной встречи, он находился на разведывательной базе и оттуда следил за ходом операции до часа ночи. Получив сообщение о том, что все самолеты вылетели из Энтеббе, Ави покинул разведывательную базу и поехал назад в Часть на машине Йони. Вместо того чтобы спать у себя в комнате, он предпочел отправиться на ночлег в кабинет, чтобы быть ближе к телефону. В четыре утра его разбудил телефонный звонок. Человек на другом конце провода сообщил ему, что Йони тяжело ранен и состояние его неясно. Через несколько минут этот человек снова позвонил, и Ави услышал от него, что Йони скончался.

Ави был потрясен. Он вышел из кабинета. Снаружи стояли предрассветные сумерки и полная тишина. Ави пересек площадку с флагштоком и дошел до телефонной станции. Там всю ночь сидели секретарши Части, не в состоянии пойти спать. Они знали, что Ави только что говорил по телефону.

— Что случилось? — спросили, увидев его лицо.

Услышав, что Йони убит, они разрыдались.

Вместо того чтобы ехать в Лод, как они с Йони планировали заранее, Ави остался в Части и позаботился об отправке на аэродром машин, чтобы забрать оттуда бойцов, которые приземлятся на самолетах «геркулес».

«Было грустно. Факт, что Йони не вернулся, превращал операцию — не хочу сказать, в поражение, но во что-то такое, что очень трудно назвать и успехом, и поражением, — говорит Ави. — Хотя цель была достигнута, хотя потери ожидались, никому не приходило в голову, что достижение цели может сопровождаться гибелью Йони. Для меня это было невыносимо. Конечно, жизнь каждого дорога, но совсем иное чувство испытываешь, когда командир Части, тот, кто вел отряд, — именно он убит».

Обратный полет в Израиль продолжался много часов. В четвертом самолете по-прежнему сидели на своих местах заложники; они почти не двигались, не вставали, не выходили в туалет. В передней части самолета лежали тела мертвых, и этот факт явно усиливал и без того подавленное состояние освобожденных. Не проходил и шок от случившегося с ними. Через несколько часов полета одна из заложниц подняла руку. Д-р Снэ подошел к ней. Она вытащила из-под себя что-то, на чем до сих пор сидела, и Снэ увидел, что она протягивает ему подсумок с мини-гранатами — нечто вроде «бандолеро» из гранат, которое оборачивают вокруг тела. Снэ подумал, что ремень соскользнул, наверно, с носилок Йони, когда их переносили в переднюю часть самолета. Некоторые карманы для гранат были открыты, чтобы без задержки извлечь из них содержимое. Ни один из карманов не был пустым.

Мишель Бакос сидел впереди, в кабине летчика, приглашенный туда Халивни. Он не чувствовал радости от своего освобождения, думая об увиденных им убитых.

Из отдельных слов, которыми Халивни обменялся с заложниками, он понял, что они высоко ценят Бакоса, и во время полета поблагодарил француза за его отношение и отношение всего экипажа к заложникам-евреям.

— Не понимаю, за что вы меня благодарите, — ответил Бакос. — Заботиться о пассажирах — моя работа. За это не следует никакой благодарности.

В первом самолете летели солдаты отряда атакующих сил Части и парашютисты. Кто-то уснул, другие сидели тихо, погруженные в свои мысли, некоторые время от времени обменивались фразами — в основном о подробностях акции, а были и такие, кто давал выход своей радости от успеха операции и от того, что они летят назад, домой, не пострадав физически. Доктор Давид сидел один, с лицом, исполненным печали оттого, что увидел, от смерти, которой не смог помешать, несмотря на все свои усилия. Ни на минуту не ощущал он покоя от того, что все позади, а опять и опять возвращался мысленно к своим действиям по оказанию помощи раненым. Сделал ли он все возможное? — спрашивал себя Давид.

Во время полета, чтобы скоротать время, летчики включили радио и, к своему удивлению, поймали по «Галей ЦАХАЛ» сообщение о вторжении в Энтеббе. Велико было их возмущение, ведь им, совершенно беззащитным перед любым, кто захочет их сбить, еще предстояло пересечь границу между Египтом и Саудовской Аравией. Позже, услышав по радио заявление Иди Амина о том, что он снова захватил аэродром Энтеббе, летчики и солдаты разразились веселым смехом.