Последний бой наемника

– Вот ты, Васнецов, крест носишь, – заговорил вдруг Ландскнехт негромко и размеренно. – Значит, в бога веришь? Так?

Васнецов ничего не ответил.

– Веришь, – ответил за Василия Ландскнехт. – А ведь ты неглупый мужик, мог бы уже в генералах ходить и над всеми нами начальствовать. – Ландскнехт выждал паузу, затем продолжил тем же голосом: – Если исходить из того, что бог есть, то большую сволочь, чем я, трудно себе представить. Согласен?

– Согласен, – кивнул Васнецов. Здесь у него возражений не было.

– Точно! – даже обрадовался Ландскнехт. – Я еще на первом году службы увел бабу у собственного комбата. Тот чуть не застрелился. Думаешь, мне его баба так сильно нужна была? Нет, комбат ее с квартиры согнал, и бабе той негде жить стало. Комбата на Карабах, баба обратно к матери в Луганскую область, а меня на повышение. И тут незадача – на занятиях по эр-бэ[19] прибил солдата-первогодка. Так, знаешь ли, шутя. Шею свернул, не рассчитал…

Ландскнехт рассмеялся зло и нервно, затем вновь взял паузу.

– Меня бы по совести под трибунал надо… – хмыкнув, продолжил Ландскнехт, – но когда папа – генерал-лейтенант, сам понимаешь! Из армии, конечно, уволили, но… Нужна мне эта армия, тут такие дела за казарменным забором! Охранный бизнес, услуги специфические. К сожалению, мой бизнес серьезно расходился со всеми десятью заповедями. И что?

– Что? – морщась, произнес Васнецов. Монолог Ландскнехта ему порядком опротивел.

– Сам видишь – у меня несколько квартир, два загородных особняка, четыре иномарки. Замок вот этот… И это еще так, мелочь. У меня есть реальная власть, реальная сила. – Ландскнехт сжал тренированный, с отбитыми костяшками кулак. – Вот где у меня менты, депутаты, прочая слизь… Меня нельзя посадить, нельзя убить! Не веришь?! Кое-кто пробовал это сделать, так теперь червей в земле кормит… И ты скоро кормить будешь. Где же, спрашивается, твой бог? Почему он так любит меня, такого подлого гада, и так не любит тебя, праведника?

– Я не праведник.

– А кто же ты? Жене не изменял, солдат вместо себя под пули не подставлял. Я знаю, «личняк»[20] твой изучил… Сейчас башкой рисковал из-за какой-то девки… В результате ты у меня в плену. Что захочу, то и сделаю. Захочу – расстреляю прямо сейчас. Захочу – кожу с живого сниму, по рецепту моджахедов научился. И что твой бог? Есть он или нет, отвечай?! – неожиданно потеряв спокойствие и выдержку, заорал Ландскнехт.

– Что так орешь? – отозвался Васнецов. – Боишься кого? Ведь верно все говоришь – твоя взяла, что захочешь, то и сделаешь. Орать зачем, вопросы мне задавать зачем? Ответ-то сам знаешь…

Но Ландскнехт с ответом не сразу нашелся. В самом деле, не в его положении терять хладнокровие. Пора бы сменить гнев хотя бы на временную милость.

– Железный ты мужик, Васнецов, – заговорил Ландскнехт. – Я тебя за это уважаю, потому мучить не буду… Но не пойму: ты вроде как уверен, что еще не проиграл. Что еще до меня доберешься. И мне это очень не нравится.

– Твоя смерть, Ландскнехт, в твоих же руках сейчас, – как ни в чем не бывало проговорил Васнецов. – Сам себе ее и несешь. Потому переживешь меня ненадолго.

– Дал-таки слабину – заговорил красиво! – усмехнулся Ландскнехт. – Ладно, отдыхай… Неинтересно стало мне с тобой дискутировать!

«Он и правда как из железа, – невесело думал Ландскнехт, поднимаясь к себе. – А я, окажись на его месте, был бы так же хладнокровен?!» Дурацкие, точно приходящие откуда-то извне, помимо его воли, вопросы невыносимо мучили Игоря Кимовича. Глорию он недаром пустил к решетке, тайно надеялся, что Васнецов бросится на нее, попытается взять в заложницы. Тут-то Ландскнехт точным выстрелом и разнес бы ему череп. И он, Игорь, был бы героем, Глория – наивной дурой, а Васнецов – трупом. Но Васнецов «надежд не оправдал». Значит – бой. Сначала, конечно, Ландскнехт подставит десантнику пару своих наиболее тренированных бойцов. Понаблюдает со стороны, снимет на камеру, проанализирует… И лишь потом выйдет сам. Не так уж он силен, не так уж молод этот майор.

В спальне Ландскнехта ждала Глория.

– Ну и как он тебе? – с порога поинтересовался Ландскнехт.

– Никак… – Она манерно сморщила изящный носик. – Ра-зо-нра-вил-ся! – растягивая по складам слова, закончила она и одарила Ландскнехта улыбкой.

«Не врет, – мысленно успокоился он. – Сейчас не врет. Женщина ее склада может любить только победителя! Проигравший умирает для нее навсегда… Точно так же, как и этот крыс Семеркин». Настроение Ландскнехта от таких мыслей продолжало улучшаться. Пожалуй, его уже не смущали внезапно нагрянувшие Лузгинский с Семеркиным, ныне ночующие в гостевой половине замка.

Они приехали, когда только начало темнеть. Сдержанно поздоровались. Потом Лузгинский направился в гостиный зал, где с минуты на минуту должны были подать ужин, а Семеркин отвел Ландскнехта в сторону и произнес своим привычным бесцветным голосом:

– Нам стало известно, что у вас здесь… что-то вроде маленькой победоносной войны, да?

– С чего вы взяли? – вопросом на вопрос невозмутимо ответил Ландскнехт.