А жеребец, повинуясь всаднику, прибавил прыти, рьяно бил копытами рыжую дорожную пыль.
В мгновение ока все пронеслись мимо и исчезли за поворотом посадской улицы. Странник, глядя им вслед, встрепенулся, вскинулся, ухватился за Тимофеево плечо. Ох, и хватка у старика, тяжёлая хватка, воинская.
– Ах, Агафья, Агафья! – качал головой Никита. – Степное семя! Ни удержу, ни проку! Не поймёшь её! В храм Спаса на Бору ходит исправно, богатые приношения делает. Батюшка её любит, почитает за твёрдую веру в Господа нашего. – Никита торопливо перекрестился и продолжил: – Но как проснётся в голове степная дурь, так вскочит Агафья в седло и ну носиться по полям, по лесам. Охотой это у них, у Ослябевых, называется. Видел, как понеслись? Куда? Зачем? Не страшатся башки своротить, не страшатся коней запалить! А коней-то видел? Для чего они разводят таких? Куда как лучше одномастные, а Ослябевым такое не любо. Был у них один пегий. Правду сказать, хороший конь, быстрый, выносливый, но вот масть эта… масть. Твердил я им, что незачем такое разводить. Нет, пустили на развод, и с тех пор пошли в их хозяйстве пегие кони.
Странник молчал долго.
– Вот и повидал я Агафью, – сказал он тихо. – Вот и внуков повидал, и правнука.