Последний бой Пересвета

Пересвет тихонько, не торопясь, положил Дрыну на снег, зажёг факел. Колеблющееся пламя вырвало из вечернего сумрака участок гладкой кладки, грязный снег и незнакомого человека. Почти неразличимый на фоне изгвазданного песком и усыпанного булыжниками снега, покрытый светло-серым, хорошего сукна плащом, незнакомец сидел, опираясь спиной о кладку кремника. Из-под края башлыка поблёскивало наносье шлема. На первый взгляд этот человек был почти безоружен. Ну, разве что пара кинжалов – рукоять одного торчит из сапога, другой вложен в ножны и висит на поясе. Где же меч?

– Эй, мил человек, не пробегал ли тут босоногий мужичонка, лысый и в общипанной бороде? – растерянно спросил Пересвет, поглядывая на оставленную в снегу Дрыну. – Чего молчишь-то? Ответствуй, или по-русски не разумеешь?

Незнакомец поднялся на ноги. Высокий, широкоплечий, в длинной, до колен кольчуге и кованых наручах, мощный, красивый, знакомый. Пересвету на миг почудилось, будто он смотрит на собственное отражение. Таким он часто видел себя, засматривая в кадку с водой на кузне у Тимошки Подковы.

В свете факела Пересвет разглядел длинную, до пупа бороду, богато украшенную серебряными нитями седины, и, на удивление, ясные, пронзительные, синие глаза.

– Здорово, прощелыга! – прорычал незнакомец. – Зачем глаза таращишь, или не признал?

– Неужто Ослябя?

– Неужто! – передразнил незнакомец. – Видать, глаза ещё не залил. Уж тут я тебе не помощник. В дозор с собой меха не беру. Придется на сухую толковать.

– Нешто ты, Андрюха?

– Не, не я. То судьбина твоя голимая, пьяный потрох.

Зашипев рассерженною гадюкой, погас в снегу факел. Зимний вечер глубокой безлунной ночью обернулся. В глазах Пересвета разноцветными огнями вспыхнули пронзительные звёзды. Сашка упал на грязный снег, навзничь. И хорошо стало: не тепло и не холодно, не страшно и не волнительно, а как-то странно покойно и легко. Так, будто случилось опорожнить единым духом расписной ковш. Так, будто уж и тёплое тело Варвары-вдовицы, кабатчицы московской, под боком ощущалось.

– Вставай, потрох, – послышался голос Осляби. – Не хочу тебя ногами пинать, всё ж родственники мы. Вставай!

Пересвет поднялся. Кряхтя и сплевывая кровавую слюну, он с опаской посматривал на Ослябю, а тот уж держал в руках его огромный меч. Держал легко, на отлёте, воздев остриё клинка к чёрным небесам.

– Дрына моя, – пробормотал Пересвет.

– Утёк пленник твой, – будто невпопад, ответил Ослябя. – Отпустил я его. Надоел, собака. С утра его вкруг стен ваших гонял, не мог поймать. Озлился, устал. Думал: настигну – выпотрошу. А он, тварь, на стену взлез, словно дятел по древесному стволу. А стены-то у вас хороши: гладкие, ровные и как только сумел?

– Говори, говори… – усмехнулся Пересвет, поглядывая наверх, на стену. Где-то там Никитка-дружок? Почему молчит?

– Ну что ж поделать! Раз тебя мне Господь послал, выбирать не приходится. Молись, потрох.

– Погоди…

– Молись, а то я подмёрз, и жрать охота приспела.

– Андрюха…

– Ты родственник мой, потому не стану тебя потрошить. Голову снесу и до своей дружины побегу. Молись. Некогда мне.

Пересвет послушно принялся бормотать слова «Отче наш». Где-то ухнула совушка. Один раз, другой, третий. Теперь Пересвет увидел Никитку. Тот уж миновал выступ стены, крался, пластался, приуготовив длинный обоюдоострый тесак.

– Становись на колени, – приказал Ослябя.

– Ты клинок-то зачем заранее занес, а? Дрына тяжела, руки устанут. Как сечь меня станешь, усталыми-то руками?

– Не учи меня, потрох. Опускай харю долу и молись. Молись!

Никитка взял разбег, прыгнул, взлетел подобно коршуну, рубанул тесаком по Ослябетеву плащу. Металл заскрежетал о металл. Пола плаща опала на снег, подобно отжившему древесному листу. А тесак так и остался на боку Осляби висеть, кольчужными кольцами зажёванный. Ослябя крутанулся, Никита присел. Лезвие Дрыны звонко свистнуло над его бедовой головой, снесло напрочь хорошую, отделанную соболиным мехом шапочку. Пересвет завалился на бок, перекатился веретеном, ухватил родича за ноги, дернул вполсилы. Ослябя, гремя кольчугой, повалился в снег. Шелом сорвался с его головы, Дрына с глухим звоном отлетела в сторону. Пока Никита по снегу полз, силясь Дрыной завладеть, Сашка уж сидел верхом на родиче, крепко прижимая его руки к бокам своими коленями.

– Эй, Андрюха, не верти башкой, – приговаривал Пересвет ласково. – Дай в глазоньки родные насмотреться, дай скорби с личика твоего кровушкой смыть.

Его кулак не один раз опускался на Ослябин лик, но всё как-то неловко. Уж больно силен оказался противник, всё норовил коленями в спину ударить, боднуть, укусить и в конце концов вцепился-таки в Сашкин кулак зубами.

– У-у-у-у-у, зубы волчачьи! – взревел Пересвет.

Никита бегал вокруг них, примеряясь ударить.

– Отойди, детина! Это родственник мой! В семейное дело не путайся!