Последний бой штрафника

Доехали до переезда. На обочине торчала разбитая пушка, лежал мертвый немец в шинели, каске, даже с винтовкой, но без сапог. Братья-славяне сняли самое нужное для наступающей зимы. Возле перевернутого артиллерийского передка стояла лошадь и терпеливо ждала хозяев. Неподалеку лежала вторая лошадка — мертвая. Леня Кибалка, любивший лошадей, выругался.

— Фрицы — суки, а из-за них животные страдают.

Ему не ответили. За переездом застыли тела наших погибших пехотинцев. Не меньше взвода попали под пулеметный огонь и остались возле придорожных тополей. Здесь же, возле подбитой «тридцатьчетверки» копошился экипаж. На минуту остановились, и я перекинулся несколькими фразами с командиром танка. Младший лейтенант сообщил, что они поймали снаряд, когда атаковали переезд.

— Это ваш танк на насыпи горит? — спросил он.

— Наш.

— И чего вы туда поперлись? Можно было через переезд.

— Зато вы попробовали. Целый взвод угробили.

— Угробили, — невесело согласился командир танка. — У нас всего два танка имелось. Пехоту прикрывали. А у фрицев здесь одних пулеметов штук шесть было и две пушки. Вы своим батальоном в момент бы их смахнули. Нет, полезли через насыпь.

Младший лейтенант был прав. Слишком спешили и не заметили переезд. Впрочем, сейчас рассуждать поздно. Навстречу тянулась колонна пехоты, орудия на конной тяге. Нам бы хоть одну пушку. Но просить было глупо — у каждого подразделения своя задача. Будем обходиться чем есть. Несмотря на низкие облака, с ревом прошла тройка штурмовиков «Ил-2». Мы проводили их глазами. И вы нам не поможете!

За полтора километра перед рощицей я оставил в овражке минометчиков. Бинокля у них не было, и мы определили цель через мой трофейный «Цейс», снятый с убитого немецкого офицера еще летом, под Орлом. Сверили время, благо трофейными часами к ноябрю сорок третьего обзавелись почти все.

— Через двадцать минут начинаете вести огонь, — напутствовал я сержанта, командира расчета. — Одна мина в минуту, строго по времени. Ясно?

— Так точно.

Метрах в трехстах оставили кучерявого ефрейтора-пулеметчика с мешком дисков. Никакого толка от стрельбы за полтора километра не будет. Но трассирующие очереди тоже хоть немного отвлекут внимание фрицев. Остальное дело за нами. Мы продолжали описывать круг, когда меня вызвал по рации майор Плотник.

Одно вранье тянет за собой другое. Плотник интересовался, чем я занимаюсь в тылу. О попавших в ловушку танках он ничего не знал. Пришлось сочинять историю, что я помогаю ремонтировать и охраняю два поврежденных танка. Стало обидно за Хлынова. Смелый парень, батальон доверили, а он в брехне запутался. Плотник не стал вдаваться в детали и поторопил меня. Подводить ротного я не хотел. Если все закончится благополучно, тогда и разговоров не будет. А если не повезет, обсуждать события будут уже без меня.

Закончив круг, я высматривал в бинокль путь к чертовой рощице, где засели две самоходки. Два — один. Расклад не в нашу пользу. Кибалка почесывал горбатый нос и что-то прикидывал.

— Вот жизнь блядская, — наконец разродился он. — Опять под снаряды лезть.

— А ты чего хотел?

— Я бы лучше на бабу слазил.

Рафаил Гусейнов и Вася Лаборант невесело хехекнули. Под снарядами за последние дни мы побывали вдоволь. Но тогда мы воевали в составе роты, батальона, а сейчас лезем в одиночку неизвестно куда. Поэтому экипаж заметно нервничал. Два раза в наш танк попадали вскользь. Везло. Но, как известно, Бог троицу любит. Какой она окажется, эта троица?…

Давно воевавший Леня Кибалка острее других ребят чувствовал опасность. Мы думали об одном и том же. Только я молчал, а заряжающий, не выдержав, шепнул, наклонившись ко мне:

— Алексей Дмитрич, мож не надо на рожон лезть? Стрельнем десяток раз, они сами смоются. Ведь фрицы, считай, в окружении сидят.

— Ладно, посмотрим. Рафаил, когда пойдем, скорость не снижай. Команды выполнять мгновенно. Леня, заряжай бронебойный.

Удар с тыла не получился. Минометчики добросовестно выпустили все двадцать девять мин, кучерявый стрелок-радист стрелял из своего пулемета, а мы неслись по намеченному маршруту. Через березняк, поляну, потом низиной мимо хилых осин. Я даже успел два раза выстрелить, но навстречу летели тяжелые снаряды развернувшихся самоходок.

Нервов у механика-водителя хватило еще метров на сто бешеной гонки. Очередная бронебойная болванка пролетела совсем рядом, другая врезалась в землю и, кувыркаясь, ударила машину под брюхо. Встряхнуло так, будто броню проломило насквозь. Гусейнов резко повернул. Я ткнул механика сапогом в спину.

— Куда, сучонок! Выравнивай, борт пробьют.

Нас спасла осина, которая приняла на себя удар болванки, летящей со скоростью тысяча метров в секунду. Дерево не просто переломилось, а взорвалось. Верхушку подбросило вверх, а середина разлетелась веером белых щепок. Гусейнов гнал машину, ничего не видя перед собой, и я снова ногами показал направление.

— Вон туда, в овражек.