Последний бой (СИ)

В начале марта оба командира получили приказ из Москвы оставить для действия на коммуникациях противника отряды минеров и диверсантов, а основными силами скрытно выдвинуться в район урочища Узнош-мох и поступить в распоряжение комиссара государственной безопасности третьего ранга Волкова. В течение недели легкие на подъем отряды партизан и десантников прибывали к месту назначения. А потом началась тяжелая изнуряющая работа по строительству капитальной дороги через болота от базы НКВД к Витебскому шоссе. Они бы не справились, если б не помощь со стороны Волкова мощной, ранее никем не виданной техникой. Грузовики и трактора работали в глубине леса, а люди там, где нельзя было использовать машины из соображений секретности или труднодоступности. Работали в ледяной до судорог воде, в проникающей под одежду болотной грязи, на пределе сил и возможностей. Но они справились. Капитальная гать была готова в отведенные сроки. И прошлой ночью, по ней от базы в строну шоссе ушли танки и БМП под командованием гвардии майора Самохина[i]. С сентября сорок второго, переброшенные на «Ковчег» давшие не один десяток разных подписок танкисты осваивали технику из будущего. Им бы еще погонять по полигону, только где ж его взять в немецком тылу? Пришлось довольствоваться тренажерами. Теперь их задача стать шансом последней надежды и поддержать партизан и десантников Онуфриева и Маргелова в случае совсем уж катастрофического развития событий. А самое главное, ни одна гайка от новой техники, ни одна гильза не должна попасть врагу. Для этого создан специальный отряд призванный обеспечить эвакуацию техники в случае необходимости. Только вряд ли такая необходимость возникнет, в этом Самохин был уверен. Не могут его чудо-машины сломаться! Они с ребятами облазили, проверили каждый болтик, каждый агрегат. А танки, они ведь живые. Они чувствуют любовь экипажей, и платят людям воюющим в них ответной любовью. Это Костя Самохин, будучи зеленым лейтенантом, понял еще на финской. Ну а немцы им вообще не страшны, нет у них стволов способных пробить такую броню. Ну, разве что крупными калибрами на прямой наводке или бомбами. Но для чего ему голова дадена? Не полезет он на крупные калибры в лоб, а против «Юнкерсов» ему ребята из осназа НКВД приданы с ПЗРК. Эх, такую технику да в сорок первом! Хрен бы немцы дальше старой границы прошли! Да какой старой?! Раньше бы остановили! А там, гремя огнем, сверкая блеском стали… Только вот не было у них тогда Т-72 и БМП-3 не было. А были лишь устаревшие БТ-7 и Т-28. И горели они под Бердичевом и Винницей, Жмеринкой и Уманью. Эти чадящие жирной копотью остовы с обугленными друзьями внутри еще долго снились Самохину. Но ничего! Скоро он отомстит за ребят. Пришло время и немцам почувствовать яростное бессилие перед превосходством огня и брони противника.

В стремительно надвигающихся сумерках слышался смех и говор людей. Несмотря на довольно свежую, прохладную погоду в землянках никто не отсиживался, душная сырость подземных жилищ осточертела до смерти. Люди с нетерпением ждали приказа на бросок. Им предстоит захватить Надву, Смолиголовки и железнодорожную станцию Голынки, закрепиться там и сдерживать атаки противника от Орши и Рудни, с целью не допустить удара в тыл десантникам гвардии полковника Маргелова. И держаться, держаться, держаться. До соединения с войсками Калининского фронта.

Волков неторопливо вышагивал по знакомому, ставшему за эти полтора года почти родным лесу. На душе было тревожно. Казалось бы, еще чуть-чуть и все, станет полегче. Закончится его партизанская жизнь, можно будет спокойно съездить в Москву, увидеть Машу, а если повезет то и Леночку. Сколько он их не видел? Дочку год. Да, точно, ровно год. Весной сорок второго, в апреле, если быть точным. Они прилетали сюда, на аэродром Ковчега, возвращаясь с задания в Белоруссии. А с женой он не виделся с января сорок второго. Его тогда вызвал в Москву Сталин, и удалось переночевать одну ночь дома. Одну короткую зимнюю ночь.

Как они там? Письма из дома приходят регулярно. Но разве заменит бумага тепло и свет родных, любимых глаз? Ленка совсем взрослая стала. Ранена была. Тяжело. Спустя месяц после их встречи. Маша писала. Сама дочка молчала. О ранении, о смерти Коли Литвинова о двух месяцах в госпитале. Даже о наградах молчала. Только разве обманешь отца, да еще и чекиста? Он сердцем чувствовал за шутливой самоиронией легких строк написанных таким знакомым аккуратным почерком невысказанную боль и страх. Ничего. Она у него сильная! Волков гордился дочерью. И боялся за нее. Боялся как никогда и ничего. Но прятал свой страх глубоко-глубоко внутри.

Накатанная КАМАЗами извилистая лесная дорога вывела его к аэродрому:

— Стой! Кто идет?! — раздался из груды веток звонкий голос.

— Свои. Волков. Днепр.

— Березина. Проходите, товарищ генерал-майор, — наверх Владимир всегда надевал камуфляж из будущего с полевыми погонами пехотного генерал-майора, — минут за десять до вас, товарищи Онуфриев с Воронченко прошли.