Джо призадумался. Он посмотрел на обведенный номер, перевел взгляд на фотографии и, немного покопавшись в памяти, уверенно сказал:
— Это домашний телефон Беннарда.
— А ты почем знаешь? — удивился Джимми.
— Да мы с ним были в одном отряде бойскаутов, — неохотно пояснил Джо. — Вот с тех пор и помню. У меня вообще память ничего себе.
— Ты с ним по корешам, что ли?
— Ну вот еще, — нахмурился Джо.
Джимми в задумчивости почесал нос.
— Видишь ли, — сказал он, — вчера вечером Кори говорила мне о подарке, который хочет мне сделать. Она сказала, что я смогу вернуться в команду. То есть Марком вернет меня обратно, потому что… Видимо, потому что она знает нечто такое, отчего он может выполнить ее просьбу насчет меня. Но Беннард-то здесь при чем?
— Он, между прочим, член комиссии по делам спорта или что-то в этом роде, — вспомнил Джо. — Недаром же он контачил с Маркомом: значит, что-то их связывало.
— По фотографии трудно судить, что там такое их связывало. Может, они просто гомики.
— Фотографии — это вроде как опознавательные знаки. Ключ такой, понимаешь? Как и телефонный счет. Вот, смотри: она говорила с Беннардом двадцать минут. О чем — мы не знаем. Но это — подсказка, намек на то, что может быть достойно внимания.
— Значит, она чувствовала, что ее наверняка убьют, раз такую подсказку оставила, — грустно произнес Джимми. — И ведь ничего мне об этом не говорила…
— Хотела, видимо, тебе сюрприз сделать.
— Да уж: сюрприз получился хоть куда. Свихнуться можно — такой сюрприз…
Джо задумчиво рассматривал фотографии.
— Так что же все это значит, Джо? — спросил Джимми.
— Не знаю, малыш. Мы, может быть, сможем засадить этих двух негодяев надолго, если нам повезет. Без каких-то темных делишек тут не обошлось — это уж как пить дать.
— Так что же — Кори их шантажировала, что ли? Шантажировала сенатора?
— Может быть.
— Значит, он ее трахал — да? — зло прищурился Джимми.
— А вот этого я не говорил. Возможно, он за ней ухаживал. Просто ухаживал — вот и все.
— Ну да — за ней многие ухаживали, черт.
— Ну вот, — продолжил Джо, — он за ней ухаживал, а она что-то такое увидела, что-то услышала… Откуда я знаю? Но что-то было наверняка. Надо еще вот эту кассету послушать: может, что-то и прояснится.
— Ладно, я вроде понял, — кивнул Джимми. — Это у нас как бы улики, да? Кассета, фотографии Маркома и Беннарда. То есть можно надеяться, что мы ухватим их за яйца?
— Очень даже может быть.
Джимми даже повеселел:
— Вот за это я люблю Америку: за то, что тут любого козла, будь он хоть сенатор, хоть президент, можно крепенько взять за яйца…
— Ладно, подожди радоваться, — сказал Джо. — Это еще надо суметь сделать. А пока, если мы не хотим, чтобы нас тут взяла за яйца полиция, нужно сматываться.
— А пленку разве не послушаем?
— У меня в машине магнитофон есть.
— Ну, хорошо.
Джо и Джимми вышли из квартиры Кори и зашагали к машине. День уже вовсю разгулялся, светило веселое солнышко, город выглядел счастливым и умиротворенным.
Хорошо, наверное, жить на свете, думал Джо Ханбек, если не врубаться во всякие такие кровавые дела: мир тогда представляется разумным и справедливым, гармоничным и уютным. Может быть, не стоит влезать в это дело с убийством Кори? Ведь никто в данном случае работу не оплатит, увы… Но были две причины, по которым Джо не считал возможным уходить в сторону. Во-первых, он оплошал — не смог уберечь Кори. Эта промашка чрезвычайно уязвляла его самолюбие профессионала. Девушка была убита почти на его глазах, всего пара минут решила дело в пользу гангстеров. И теперь Джо Ханбек хотел отыграться. И второе: неизбывное мальчишеское чувство справедливости всегда жило в его душе, еще с бойскаутских времен. Джо скептически ухмыльнулся бы, если б кто-то сказал ему что-либо про высокие идеалы, но по сути своей он оставался все тем же правоверным бойскаутом, который навытяжку стоит во время исполнения национального гимна, у которого комок подкатывает к горлу при виде развевающегося звездно-полосатого флага. Наверное, он был последним истинным бойскаутом — а такое умирает в человеке только вместе с ним самим. И когда такой бойскаут, пусть уже и потрепанный жизнью, пусть и признанный неудачник, сталкивается со злом — он готов встать на его пути, не щадя своей шкуры. А деньги — что ж деньги… Их всех так и так не заработаешь.
Дурацкая какая все-таки жизнь, думал Джимми Дикс. Такое впечатление, что состоит она сплошь из потерь. И теряешь не какие-то там мелочи — а самое дорогое. Судьба словно бы стремится нанести удар побольнее. Врезала разок — ты встал. Врезала еще — ты опять встал. И вот бьет она снова и снова — а ты поднимаешься на ноги раз за разом — вот по сути и вся жизнь. Потом оглянешься — а позади одни могилы, и некому тебе ласковое слово сказать. Судьба играет без правил — и нет справедливого судьи в этом поединке. Может быть, Бог? Нет, он явно подсуживает — не иначе, кто-то ему на лапу дал… До чего же я устал, думал Джимми Дикс, но нужно доигрывать этот матч до конца, что бы там ни было в результате. Нужно играть…
— А тебя кто в участке допрашивал? — спросил Джо.