Последний брат

— Еще чуть пройдем, и обратно, — чисто из упрямства сказал он и пошел в темнеющий скрепами проход. Через несколько метров ход получил боковое ответвление. Прежний продолжал идти прямо внутрь, а новый уходил налево. Амар свернул туда и оказался в неожиданно широкой комнате. Низкий потолок был так же закопчен, в стенах виднелось несколько небольших ниш, в которых когда-то что-то хранили. Под ногой Трофима тихо взметнулся в каменной пыли клок какой-то старой материи.

Амар подошел к стене и поднес поближе лампаду. На грубом белом камне темнел стилизованный силуэт рыбы со вписанными в него буквами. В мерцающем переливчатом свете лампады казалось, что рыба шевелится и плывет, лениво перебирая хвостом.

— Что за знак? — спросил Юлхуш.

— Наверное, он защищал рабочих от злых духов, — предположил Меша.

— Защищал, — кивнул задумчиво Тит. — Только не рабочих. К тому моменту как здесь нарисовали этот знак, каменоломня, скорее всего, уже была давно заброшена.

— Откуда знаешь? — спросил Трофим.

— Те, кто рисовал такие, прятались от людей. Эта рыба — знак первых христиан.

— А зачем им было прятаться? — спросил Меша. — Кто же мог посметь обидеть христиан в Романии?

— Могли… — пробурчал Амар. — Сами христиане и могли. Одни других. Нам, муголам, откуда люди слово о Христе принесли? Из Романии. Не по своей воле они отсюда бежали. Истребляли их тут. Были великие гонения.

— У нас на Руси старую веру отчичей и дедичей тоже теперь не жалуют, — вмешался Меша. — Я потому и пришел служить под руку ромейского василевса, что дедовскую веру чту. А василевсу все равно, какой веры воин, пока тот держит за него меч… Мы с христианами верим в разное, вот они и гнобят нас на Руси. А за что христиане христиан истребляли? Одной веры человеки.

— Когда это кому мешало? — хмыкнул один из этериотов. — Не зря говорят — из трех воинов двое в каганы метят. Небось, главенство делили.

— Всякое было, — сказал Тит. — И власть делили, и в вере сойтись не могли. Вера одна, а верят по-разному. Вот и спорили, одна сущность у Бога или несколько? У сына Его тело земное было, или только людям казалось? Как будто Бог им об этом рассказывал…

— Ну, Тит. По краю ходишь… — буркнул Трофим.

— Да ладно. — Отмахнулся Тит. — А вообще, кто эту рыбу нарисовал, скорее не от братьев во Христе прятался. В Романии ведь тоже старая вера была, и она первых христиан неласково встречала. Вот те и прятались, пока сил не набрались.

— А почему рыба? — спросил Меша. — У вас же, христиан, главный знак — столб с перекладиной, где сын вашего Бога распнут.

— То теперь. — Потер нос Тит. — А первые христиане, чтоб себя отличать, рыбу рисовали. Это в память о том, как Иисус повел за собой рыбаков, сказав «пойдемте, я сделаю вас ловцами человеков». Рыба символ того, что людей нужно уловить к Божьей правде.

— Ну да, к правде! — Снова фыркнул Меша. — Вот вылезем отсюда, я тебе одну историю расскажу…

Амар еще раз обвел комнату лампадой и вернулся назад к перекрестку. Людской хвост полз за ним. Ругнулся какой-то из этериотов — другой, не имевший факела, наступил ему сапогом на ногу.

— Ну чего? — спросил Трофим. — Поблукатим глубже?

— Нет, — сказал Амар. — Пошли обратно.

Они выбрались из пещеры и двинулись обратно к лагерю, где костер уже почти догорел. Люди однако еще не спали, лежали рядом с углищами вповалку, разглядывая, как переливается алый цвет, и негромко разговаривали. Хунбиш ласково пожелал Амару приятной ночи и с кряхтением поковылял к своему костру, где слуга уже раскинул ему небольшой шатер.

— Ну что, нашли сокровища? — поинтересовался Фока.

— Нашли и уже поделили, — задорно ответил Тит, приземляясь возле спящего Улеба.

Этериоты у соседних костров, услышав слово «сокровище», навострились, но поняв, в чем дело, снова отвалились на землю. У соседнего костра затянули на несколько голосов с подхватом.

  Не пора ль нам братцы на работу?
  Зададим себе заботушку-заботу.
  В рощу пойдем, деревца найдем.
  Снимем кору, сладим по веслу.
  Сядем по местам, каждый знает сам.
  И по реке пойдем налегке.
  Только вдруг, остановим струг.
  Послухать нужна, не плачет ли жена?
  Коли плачет молода, вернемся тогда!
  Назад воротимся, ласково простимся.
  Прощевай молода, да не на-до-лга.
  На един часок, на круглый годок!
  Меня ждать-жди, любовь береги.
  Назад приду, даров принесу.
  Колец золотых, шелков непростых.
  Для тебя, не печаль, ничего не жаль.
  Да пуще, жена, мне воля нужна!
  Э-эх!!!

— Эй, Меша, — окликнул уже отходящего к своему костру этериота Трофим. — Чего рассказать-то хотел?