Последний часовой

Вся беседа. Остальное ей предстояло сделать одной. Лизавета Андревна не умела залезать в долги, даже не знала, как просят денег у знакомых. Но ей не пришлось утруждаться, потому что состоятельные люди, наждавшиеся в покровительстве ее мужа, появились как-то без приглашения и почти навязали нужные суммы. Достойная дама открыла вдруг, что у них бессрочный кредит, и только от личной порядочности зависит не разорить заимодавцев.

Новая обстановка и новые платья не поразили мужа. Он только прищурился, оглядывая приобретения, покусал ус: сколько? Хмыкнул, услышав сумму. Потом рассмеялся и заключил жену в объятия.

– Мы никогда не расплатимся!

– Им нужны не деньги, а твое «дружеское расположение», – не без гордости сообщила Лизавета Андревна.

– Мое «дружеское расположение» принадлежит государю.

Генерал-адъютант понимал, что его жалование не идет ни в какое сравнение с теми добровольными пожертвованиями, которые благонамеренные подданные будут предлагать ему от чистого сердца за в высшей степени полезные для государства дела.

– В следующий раз, прежде чем соглашаться на заем, скажи мне, от кого, – посоветовал он. – И поверь, если мы откажем одним, немедленно найдутся другие. Без обновок вы не останетесь.

Изменение домашней ситуации застало Александра Христофоровича врасплох. Он занимался, мягко говоря, не этим. Из показаний Рылеева вырисовывалась странная картина.

– Вечером 14 декабря, когда вас допрашивали впервые, вы умоляли принять срочные меры, чтобы на юге не вспыхнуло восстание. 16 декабря вы повторили свою просьбу. Значит ли это, что вам было известно о готовящемся мятеже Черниговского полка?

Раздался сухой смешок арестанта.

– Если бы вы прислушались ко мне, можно было предупредить зло. А из-за вашего промедления погибли люди, достойные лучшей участи!

Вежливый генерал Левашов никогда не отвечал на оскорбления подследственных. Бенкендорф же сегодня нервничал: снова закладывало ухо. Не желая терпеть менторского тона от злодея, он отрезал:

– Правительство и без ваших предупреждений знало о возможном взрыве во 2-й армии. Но не имело сведений, где именно он произойдет. Если бы вы прямо назвали Черниговский полк, жертв удалось бы избежать.

– Но и я не знал! – воскликнул Рылеев. – Мы подозревали Пестеля.

«Мы тоже», – отметил про себя Александр Христофорович.

– На каком основании вы думали, будто Пестель начнет действовать сам?

– В его руках была большая сила, – бросил Рылеев. – Или он хотел показать, что располагает большим, чем мы. Теперь я уже сомневаюсь, зная результаты. Единственное, в чем он убедил нас, – это в своей опасности.

– Вы говорили с ним лично?

– Да. Однажды. Во время его приезда в Петербург. За два часа он побывал и гражданином Американских Штатов, и террористом, и защитником английской конституции, и поборником испанской. Дошел до того, что хвалил Наполеона, подозревая у меня поэтические чувства к тирану.

– Что именно он сказал?

– «Вот воистину великий человек! Если уж иметь над собой деспота, то такого. Как Наполеон возвысил Францию! Сколько создал новых фортун! При нем мы все были бы не в накладе!» Я возразил: упаси нас Бог от Бонапарта! В наше время самый отъявленный честолюбец пожелает лучше стать Вашингтоном. Настоящий вождь предпочтет отказаться от власти, доставшейся ему путем революции. Тут он стал убеждать меня, будто уйдет в монастырь.

– Издевался?

– Вероятно. Я не захотел с ним больше видеться. Общее выступление было намечено на март. Он же, как нам стало известно, решил действовать уже первого января. Это дало бы ему фору.

– И вы выступили раньше? Междуцарствие – предлог?

– Удобный случай, и только.

Александр Христофорович откинулся на спинку стула. Левашов переводил удивленный взгляд с арестанта на товарища. Открывшаяся истина поразила его. Значит, заговорщики мерялись силами не с новым государем, а друг с другом?

* * *

22 мая, тихо, точно боясь обеспокоить кого-либо, ушел Карамзин.

Весь месяц собирали чемоданы для Италии. Катерина Андреевна уже догадывалась – не поедут. Но молчала о страшном и отшучивалась от мрачных пророчеств мужа. Где ехать? Сил не хватило даже перебраться в Таврический дворец – на лучший городской воздух.

Николай Михайлович терзался. Чувствовал, что оставит семью без гроша. Жуковский заходил каждый день. Сетовал: хочу за границу, жду ужасного, как увижу давних знакомцев на виселице?

– Василий Андреевич, вы живете так, будто зла в мире и вовсе нет. Или есть, но какое-то размытое, далеко-далеко. А оно – вот. Было полгода назад. Будет и ныне. Действие равно противодействию.

Часто навещал толстый Александр Тургенев, старый арзамасец, Эолова Арфа. Отменно кушал, бурчал животом, вскипал при виде прежних приятелей Блудова с Дашковым:

– Вы и брата моего под топор потянете?!

Новоявленные чиновники с трудом побеждали смущение:

– Побойтесь Бога, на вашего Николя столько улик – трем Волконским хватит.