Последний день

Саша обернулся и посмотрел в ту сторону, с которой, как ему казалось, шел звук. Он стоял в центре двора, окруженного длинными многоподъездными домами. К нему со всех сторон вели узенькие выложенные камнем дорожки, и на небольшом удалении от них начинались кусты. Саше показалось, что крик шел оттуда.

Увидеть владелицу голоса не удавалось, зато Оскалов заметил мальчика в желтой кепке, бегущего на крик. Саша стал за ним наблюдать: сначала, пробежав несколько метров вдоль дорожки, он остановился и начал пристально высматривать шевеления в кустах. Потом, видимо, ничего не обнаружив, мальчик обежал растительность и стал вглядываться в те же кусты с другой стороны. Он тянулся всем телом, вставал на цыпочки, подпрыгивал, но никак не мог увидеть свою подругу. Вся эта сцена продолжалась несколько минут. Потом, отчаявшись, он крикнул:

– Так нечестно!

Ответа не последовало. Тогда мальчик снял с головы кепку – при этом она удивительным образом изменила свой цвет с желтого на темно-коричневый. Держа ее в руках, он потыкал в козырек. От его нижней части отслоилась тоненькая пластинка и повисла на самом краю. Она как-то странно переливалась, будто меняя свою прозрачность – становясь то абсолютно черной, то зеленой – под цвет травы на заднем плане. Мальчик надел кепку обратно на голову (она снова пожелтела), и пластинка теперь висела прямо перед его глазами. Отсюда не было возможности разглядеть, что конкретно в ней видел мальчик, но, судя по всему, видел больше, чем Саша своими глазами.

– Вот ты! Нашел! – он показал пальцем куда-то в зеленую гущу.

– Нет! – крикнула оттуда девочка, – Ты смотришь нечестно!

– А ты покрасилась! – парировал обвинение мальчик.

Кусты зашевелились и через некоторое время начали разделяться: от них в сторону мальчика двинулось нечто зеленое, бесформенное, покрытое со всех сторон листьями и ветками.

– Так можно! – писклявым голосом сказало мальчику зеленое чудовище.

– Мы не договаривались! – он ничуть не испугался и даже стал спорить с чудовищем.

– Договаривались! – ответило нечто.

– Это было в прошлый раз, сейчас не считается!

Листья на существе постепенно исчезали, и под ними начала виднеться маленькая фигурка девочки.

– Ладно, – подумав, и не без огорчения сказала она, – тогда давай сейчас договоримся, и я еще раз спрячусь.

– Ну уж нет, у тебя слишком хорошо стало получаться, – при этих словах зеленая кожа девочки налилась красками.

Оскалов улыбался. Девочка заметила Сашу, и чтобы не смущать ребят, он отвернулся от них и пошел – куда-нибудь, лишь бы не мешать детской жизни – настоящей, простой и интересной. Он улыбался всю дорогу, пока шел со двора, затем подумал о чем-то. Лицо посерело: а почему вообще они здесь? Может, их отправят позже? А если нет?

После недолгих невеселых раздумий мысли вновь вернулись в колею истории. Именно в ней были все возможные вопросы и ответы. Там вообще было все, что могло случиться сейчас – здесь, в этом почти триста тысяч раз пережитом дне…

Наука. Да, она была. Были люди, которых в процессе познания не могло остановить ничто – ни катаклизмы, ни рай на земле. Они пытались двигать уже успевшее забронзоветь человечество вперед: к свету, к знаниям – новым и непостижимым, но таким простым, если жить с ними с рождения. Но родиться заново, не умерев, – невозможно. Да и не нужно.

Но появились дети. Им было интересно новое, недоступное их предкам, дающее возможность по-иному взглянуть мир. Они были готовы совершить следующий шаг: изменить свою жизнь и жизнь всего человечества. Но для того, чтобы это стало возможным, пришлось бы до основания снести все то, за что их родители держались всем своим унылым бытием. Нераскрытый потенциал молодого поколения давил, накапливался и так бы и сгнил, если бы не жертва, которую принесли ради друг друга любящие люди.

Все разрешилось просто и страшно: они улетели. Туда, где все надо строить с нуля, туда, где нет истории и нет тех, кто за нее держится. Сначала Марс, потом Венера, Энцелад, Европа… – вся Солнечная система. Наука ушла с Земли вслед за ними – на передовой край колонизации и развития. Родители, желавшие своим детям большего, чем получили они сами, отправляли их все дальше от Земли. Это не просто расставание, когда любящих людей разделяет лишь расстояние, пусть большое, но измеримое – нет. Пропасть. В мышлении и культуре, в знаниях и повседневной жизни.

У Оскалова тоже были дети, и он тоже пережил расставание, непонимание, бессилие. Но по-другому нельзя. Нельзя затягивать в эту пучину новых и новых. Нельзя, будучи утопающим, тянуть за собой на дно всех без разбора, лишь бы не одному погибать – в компании ведь всегда веселее. Саша сделал свой выбор, как и многие; и оказался прав и чист перед собой. Хоть на том спасибо.

Но были и такие, кто не понимал, не верил и просто не хотел отправлять своих детей в будущее. Им самим нравилось жить здесь, и они не видели ничего плохого в том, чтобы их дети жили вместе с ними. «Наш дом – Земля, – говорили они, – Где родился, там и пригодился». Их можно понять, но нельзя простить.