Последний день лета

Новенький покрутил головой, осматриваясь. В Азове он никогда раньше не был, но, судя по первому впечатлению, Витя был прав в оценке ситуации: в окрестностях сонного и безлюдного речного вокзала ничто не напоминало о тысячелетиях кровопролития, творившегося в этих местах. Застывший раскаленный воздух прозаически пах собачьим говном, речной затхлостью и дымом — кто-то из местных жителей уже раскочегаривал мангал по случаю пятницы. С другой стороны, подумал Степа, наверняка все античные цивилизации пахли именно так.

Химичка Ольга Валерьевна дождалась, пока школьники высадятся на берег, подняла руку и сказала:

— Минуту вашего внимания.

Новенький впервые сообразил, что Гитлер не повышала голос — однако же всё внимание присутствующих оказывалось приковано к ней и без этого. Степе уже было стыдновато за свои мысли о ТТ и о предназначении одной из его пуль, но Ольгу Валерьевну он по-прежнему ненавидел. Тем не менее, он прекратил принюхиваться и вместе со всеми уставился на учительницу. Та объяснила, что у вокзала уже ожидают автобусы, к лобовым стеклам которых прикреплены таблички с указанием класса, — если кто-то вздумает поехать в Танаис на чужом автобусе, то пусть пеняет на себя («Чупров, тебя отдельно касается»).

Это была короткая и скучная поездка. Три старых грязных «Икаруса» пылили по поселковой дороге, минуя покосившиеся одноэтажные дома и то, что на юге называлось словом «кушеря́» — заросли неопределенных диких кустов. В отличие от Ростова, утопающего в зелени, здешние деревья успели облететь — они протягивали голые ветви к солнцу, словно стремясь сдернуть его с белого раскаленного неба. Опавшей листвы при этом почему-то видно не было, и зрелище получалось странное и неуютное. Пух подумал о гигантских скелетах, поежился и постарался в окно больше не смотреть.

— А где все? На улице, понял, ни души, — сказал Крюгер с соседнего сиденья. Словно назло кому-то (или себе), он продолжал яростно расчесывать рану на своей ноге.

— Всегда так, — откликнулся из недр «Икаруса» Костя Ким. — Азов реально жопа. Моя прабабка тут жила — почти в самóм Танаисе, на самом деле.

— Она переехала? — осторожно спросил Новенький, зацепившийся за прошедшее время в слове «жила». Выслушивать историю семьи Каратиста не хотелось, но Степу тоже придавили неестественная тишина и голые деревья за окном.

— Померла от синьки, — донесся из-за спины спокойный ответ Кима.

Краеведческий музей Танаиса, как и речной вокзал Азова, оказался неказистым для своего громкого названия. Вместо колоннады, которую себе почему-то представлял Аркаша, автобусы остановились перед какой-то халупой, выкрашенной в зеленый цвет. За флигелем простиралось коричневое поле, усеянное средней величины камнями и поросшее жухлой травой.

— М-да… — разочарованно буркнул Пух, выходя из автобуса.

Кровавое и буйное прошлое Танаиса, судя по всему, окончательно осталось… м-м-м… в прошлом. Аркаша остро захотел домой, поскреб раненую кисть руки и ойкнул. Крюгеровская чесотка, кажется, перекинулась и на него!

— Вот! А вы, лошня, меня не слушали! — торжествующе сказал Крюгер, оглядываясь по сторонам. — Точняк разводка какая-то. Сейчас денег, поняли, с нас соберут и нахуй пошлют! Всё как я сказал!

Новенький заметил, что ничего такого Витя не говорил, за что был моментально послан в сраку.

— Завалите оба! Историчка зовет, — вмешался Шаман, порезанный палец которого теперь был заклеен аккуратным лейкопластырем — добытым, видимо, в конце концов из аптечки Степаныча. — Пошли на экскурсию.

Выездной урок истории оказался занудным даже по стандартам Ольги Васильевны. Училка бубнила себе под нос заученный текст об истории родного края; Пух, поначалу старавшийся прислушиваться, понял, что она пересказывает содержание двух-трех последних уроков. Иногда Васильевна о чем-то задумывалась, теряла нить повествования и махала рукой в сторону ничем не выдающегося камня:

— Можно ли вообразить, что сотни, тысячи лет назад наши с вами далекие предки ходили по этой земле?

— Э, жирный, — шепнула Аллочка на ухо Аркаше.

Он замер, пытаясь запомнить ощущение ее дыхания на своем ухе, слишком потрясенный, чтобы обидеться на «жирного».

— Эм? — издал Пух вопросительный звук, глядя перед собой широко открытыми глазами.

— Твои-то предки сто пудов по Израилю ходили!

Аллочкина свита (и Питон, каким-то образом материализовавшийся неподалеку) зашлись в смеховой истерике. Они складывались пополам и зажимали рты, стараясь не привлечь внимания исторички.

Пух отскочил в сторону. Его щёки пылали.

— …Сарматы покинули Приазовье в пятом веке до нашей эры, — на этих словах Ольга Васильевна остановилась, увидев яростно вскинутую руку Пуха.

— Почему они это сделали?! — закричал Аркаша, не дожидаясь разрешения задать вопрос. — Почему все покидают Танаис?!

Историчка, чья голова раскалывалась от жары, не стала заново объяснять специфические особенности истории как науки.

— Немедленно покинь музей, Худородов! — рявкнула она. — Обожди окончания экскурсии у входа!

Пух дернул плечом и пошел к выходу.

— Можно я тоже пойду, Ольга Васильевна? — вдруг проскулил Крюгер.