Саша молча вскинул брови. Ни к какому атаману он не собирался.
– Ты, то есть, поешь сначала, да я тебе в пристройке постелю, а там надо будет, конечно, как-то решать это дело…
Что-то тут было не так.
Армен выложил на стол деревянную подставку, опустил на нее шипящую сковороду и положил рядом две вилки.
– Давай прям так, по-походному, чтоб тарелки не мыть потом. С тобой поем.
Ели они молча, по очереди загребая картошку и отдуваясь. Шаман моментально обжег нёбо, но это было как бы частью программы – по-походному так по-походному.
На половине сковороды Армен встал, сделал заговорщицкий жест и вынул откуда-то из-под раковины полупустую бутылку с мутной жидкостью, заткнутую бумажной пробкой.
– Тебе не предлагаю, – шепотом сказал он и, стараясь не звенеть, от души плеснул себе в чайную чашку. – А то Леха мне башку открутит…
Сосед осекся, краем глаза посмотрел на младшего Шаманова и жадно, постукивая зубами по краю чашки, выпил всё, что там было.
– Я это, слушай… – начал он, словно вдруг на что-то решившись. – Ты меня знаешь: я, блять, никогда…
Шаман выпучил глаза: дядя Армен принципиально не матюкался дома, это было одно из его неписаных, но непреложных правил; во дворе или на улице он разговаривал как все нормальные люди, но в стенах их с тетей Дианой жилища он никогда, ни при каких обстоятельствах не позволял себе выругаться – даже будучи в сракотан синим.
– Вы с Лехой всегда были мне как…
Армен споткнулся на полуслове, замер и уставился стеклянными глазами в пространство перед собой. Вилка, звякнув, выпала из его руки на стол.
– Арме-е-ен! – грозно рыкнула тетя Диана откуда-то из глубины дома.
Сосед отмер, но на гостя старался больше не смотреть. Отработанным движением он сунул самогон обратно под раковину, взял с блюдца зубчик чеснока, быстро схрустел его, чтобы перебить запах (как будто Диану можно было обмануть такими вещами!), крутанул ручку громкости на радиоприемнике и поспешил на зов – вся эта последовательность действий не заняла и полминуты.
Шаману вдруг очень захотелось оказаться подальше отсюда – встать и бежать из этого чистенького домика, пахнущего домашней едой, спокойствием и основательной семейной жизнью, которую его родители так и не смогли построить за десятилетия брака.
Есть расхотелось.
Он швырнул вилку на стол и схватился за виски.
По радио звучала передача по заявкам слушателей «С любовью к Вам».
– Свою первую учительницу Октябрину Алексеевну Хасаржинскую поздравляет с семидесятилетием Елена Кучумова! В день юбилея Елена просит передать Октябрине Алексеевне пожелания крепкого здоровья и благодарность за данную ей путевку в жизнь. Знания, которые Октябрина Алексеевна подарила сотням детишек,
Шаман стиснул зубы и зажмурился с такой силой, что под веками заплясали оранжевые пятна.
–
85
Найти адрес Коровиных, рядом с которыми жил недорезанный и недоученный малолетка, оказалось довольно непросто. Водить жалом по Нахаловке и спрашивать, кто тут где живет, было бы затеей изначально тупой и самоубийственной – это Шварц понимал даже в своем нынешнем состоянии. Звонок в справочную обернулся только просранной в телефоне-автомате монеткой: имен соседей сучонка он не знал, только фамилию, а на просьбу «дать адрес Коровиных с Нахаловки» раздраженный женский голос в трубке пообещал сообщить в милицию и сменился короткими гудками.
Шварц месил грязь по району, придерживая нож за подкладкой кожана, и думал.
Получалось не очень хорошо: отвлекали мать, снова начавшая поглядывать на него из чужих окон (иногда – из нескольких сразу), и мысли о невестах, по которым Шварц, оказывается, успел соскучиться. В своей неотразимости он не сомневался – опыт показывал, что невестам важна не внешность, а целеустремленность, жесткость и другие мужские качества, которыми он обладал в избытке. За мыслями об этих качествах Шварц успел позабыть про дерзкого малолетку – найдется, куда он, сука, денется.