Последний день лета

Настоящий Питон, наоборот, прекратил улыбаться, взвизгнул и начал оседать на растрескавшийся кафельный пол совмещенного санузла.

И вдруг снова пружинисто вскочил и уставился в зеркало.

– Кстати, я тоже люблю смешные шутки, – сказало отражение.

42

Возвращаясь на следующий день из школы, Пух еще на лестничной площадке понял: что-то случилось. Сначала он не мог сообразить, что́ за гул слышится в подъезде. Аркаша замер с занесенным ключом и прислушался: стало понятно, что из-за соседских дверей доносится синхронное бормотание телевизоров, настроенных на один и тот же канал.

Это было очень странно. Напротив Худородовых жил одинокий военный пенсионер, сроду телевизора не включавший и деливший свое время между дачей, рыбалкой и шахматами с такими же дедами в парке Горького; в третьей квартире на их лестничной площадке обитала семейная пара, у которых, по наблюдениям Пуха, и телевизора-то не было – зато был магнитофон, постоянно игравший песни групп «Наутилус Помпилиус», «ДДТ» и «Бригада С». Мама неоднократно ходила к соседям скандалить, но толку было мало – «Наутилус» на час-другой затихал, а потом возобновлялся с новой силой.

Из квартиры Худородовых доносился ровно тот же телевизионный бубнеж, что и от соседей.

Обуреваемый дурными предчувствиями, Аркаша отпер дверь, скинул кроссовки и рысью рванул в гостиную.

Мама в своем попугайском халате сидела за столом перед пустой чашкой, покрытой чайными разводами, и в ужасе смотрела в экран телевизора. Показывали что-то очень нехорошее: толпа с красными флагами ломилась в какое-то здание, потом в кадр задним ходом вдвинулся грузовик и протаранил стеклянные двери. Камера дрожала, изображение было размытым, но слова диктора о штурме телецентра «Останкино» и человеческих жертвах не оставляли никаких сомнений в том, что происходит.

Впервые с момента обострения Взрослой Хренотени Аркаша по-настоящему испугался. Во-первых, диктор, которому по должности положено звучать бесстрастно и слегка снисходительно, запинался и глотал слова. Во-вторых, люди гибли не где-нибудь на другом конце мира, а всего в нескольких сотнях километров – да еще и в «Останкино»! Сам Пух в телецентре, конечно, никогда не был, но наизусть знал его адрес: улица Академика Королева, дом 12. Дело в том, что он несколько раз слал письма в передачу «Зов джунглей» на имя ее ведущего Сергея Супонева – план заключался в том, что Супонев прочитает письмо, поразится нешуточной начитанности и уму незнакомого мальчика Аркаши, и позовет его сниматься в передачу, где зачислит в команду хищников. Письма, правда, остались без ответа, но отступаться Пух не планировал – и вот теперь было непонятно, что будет с любимой передачей, жив ли Супонев и что будет дальше.

Пух всхлипнул.

Мама подняла на него покрасневшие глаза и сказала:

– Садись, сын. В конце концов, не каждый день становишься свидетелем исторического события, пусть и такого кошмарного. Садись, смотри в прямом эфире, как гибнет эта несчастная страна.

Пуху хотелось есть, но мысль об очередной банке консервов вызвала рвотный рефлекс. Поэтому он послушно опустился на диван и вперился в экран – правда, показывали там по кругу одно и то же (эфир, похоже, был все-таки не очень прямым). Грузовик снова впечатался в стеклянные двери. Толпа с флагами снова хлынула в пролом. Диктор говорил о массовых беспорядках и начале гражданской войны.

– У мэрии стрельба… – сказала в пространство Софья Николаевна. – ОМОН открыл огонь на поражение. Они кричали «Руцкой – президент» и «Вся власть советам». Размахивали красными флагами – и это после десятилетий большевистской свистопляски!

Пух не знал, что́ на это отвечать, но ответа и не потребовалось – из прихожей донесся грохот распахнутой двери, после чего в гостиную тяжело ввалился профессор Худородов. Он вернулся домой задолго до конца рабочего дня (неслыханное дело!), очевидно нетрезвым (абсолютно неслыханное дело!) и в грязной уличной обуви (в этот момент Пух впервые по-настоящему осознал, что является свидетелем конца света).

– Софа, – выдохнул папа, даже не поздоровавшись с Пухом. – Это что же… Как же… Это же просто пиздец…

От шока Аркаша забыл, как дышать.

Вместо того, чтобы взвиться в гневе и кричать «что ты себе позволяешь при ребенке», «на руках твоего солдафона кровь невинных москвичей» и «немедленно сними уличную обувь», Софья Николаевна заговорила тихим надтреснутым голосом:

– А ведь даже при всей моей ненависти к этому сапогу я была уверена, что они смогут найти компромиссное решение с Ельциным. Это так неожиданно и так страшно, Натан. Как будто… Как будто что-то вдруг сломалось. Как будто открылся ящик Пандоры. Как будто джинн вырвался из бутылки.

Профессор Худородов уронил на пол портфель, прислонился к стене и громко, навзрыд заплакал.

Пуху хотелось одновременно зарыдать, провалиться сквозь землю и перемотать время хотя бы на день назад, когда родители просто часами друг с другом собачились, крича непонятные слова «алкснис», «ельцинский фашизм» и «межрегиональные экономические ассоциации».