Последний день лета

Разговаривать на такие темы в общественном месте, как и в открытую брать очевидную взятку, майор не опасался: во-первых, «Гурия» находилась на тихой улице рядом с промзоной – там, где разворот к аэропорту; случайные люди туда почти не забредали. А во-вторых, если бы и забрели, то что? И майор, и его собеседник умели и любили переквалифицировать свидетелей в потерпевших, а то и в неопознанные скелетированные трупы. В-третьих, даже если бы кто-то кому-то стуканул, то вышестоящее начальство майора Азаркина прекрасно знало, откуда берутся их ежемесячные конверты. А в-четвертых, три из пяти столов в кафе были заняты фармацевтовскими качками, а все места на парковке – их же машинами. В городе было неспокойно… А Коля любил, чтобы ему было спокойно.

– И давай, Паша, порезче этот вопрос закроем, да? Две недели уже вола ебем, а у нас с тобой по Северному кладбищу делюга. Там решать – не перерешать… Ты понадобишься.

Азаркин ничего не ответил, сгреб деньги под мышку и теперь уже с концами пошел к выходу. «Я тебе, сука, устрою делюгу на кладбище», – билась в голове лютая мысль.

74

Пух плелся в школу в крайне пакостном настроении. После вчерашнего… происшествия во дворе подниматься домой было страшновато: непонятно было, как профессор Худородов отреагирует на то, что Аркаша огрызнулся – чего, естественно, устыдился еще до того, как последние звуки вылетели из его рта. Даже ситуация с невидимым инопланетным паразитом (а Пух всё равно был уверен, что это именно он – Хайнлайн был одним из его любимых писателей) беспокоила не так сильно – человечество с ним всё равно как-нибудь справится!

Папа, однако же, вел себя рассеянно и ни слова Пуху не сказал; мама при появлении сына не ахнула по поводу позднего возвращения из школы и пропущенного фортепианного урока, – очевидно, опять усилился накал сошедшей было на нет Взрослой Хренотени. Но было что-то еще: например, Аркаша, привыкший за последнюю неделю к фаршированным перцам, макаронам по-флотски, жареной картошке с грибами и прочей вкуснятине, за ужином остался наедине с одинокой распухшей сарделькой.

– Ма-а-ам, – крикнул Пух из кухни. – А есть зеленый горошек?

Родители зашушукались за стеной в тоне, подозрительно напоминающем панику, после чего мама фальшиво-звонко, как пионер на линейке, ответила:

– Аркаша, поешь так! Горошек папа забыл купить!

Вообще-то папа постоянно забывал о еще и не таких бытовых надобностях, поэтому Пух скривился и вонзил вилку в брызжущую вонючим соком сардельку. Всё это ему очень не нравилось.

После ужина он заглянул в гостиную: телевизор был выключен, родители сидели за столом, что-то по очереди черкали ручками в гроссбухе и изредка озабоченно перешептывались. На генеалогическое дерево было не похоже – к тому же из этой затеи с самого начала ничего хорошего не вышло: накануне Пух подглядел в родительские записи и убедился, что самый дальний из известных родственников Худородовых живет в прозаическом городе Владимир, а зовут его тоже Владимир, но Козлов.

Пух замер на пороге и затаил дух – расчет был на то, что родители, слишком увлеченные своей странной писаниной, как-нибудь проболтаются, о чем идет речь. Как назло, мама с папой озабоченно молчали; только профессор Худородов в какой-то момент скривился и потер пальцами натертый очками нос.

– Да что ж ты будешь… – пробормотал он.

– Сам виноват, Натан, – прошипела мама. – Не надо было…

Тут, почуяв Аркашино присутствие, она резко развернулась на стуле.

– Сын, у тебя уроки все на завтра сделаны?

Пух буркнул в том смысле, что да.

– Я могу проверить? – не унималась мама.

Пух буркнул в том смысле, что нет.

– Вот и иди в свою комнату и займись домашним заданием!

– Мам, пап, я давно на пианино не играл, – неожиданно для себя сказал Пух. – Может, полчасика?..

Не существовало обстоятельств, в которых эта реплика не повергла бы Софью Николаевну в состояние самой настоящей эйфории – любая Взрослая Хренотень обязана была отступить на второй план.

Но сегодня эти обстоятельства настали.

– Аркадий, ты не видишь, что мы с мамой заняты? – хмуро сказал профессор.

– Как закончишь уроки, почитай книжку, – вторила мама, уже снова отвернувшаяся к гроссбуху.

– И не свою эту… чушь, – после паузы добавил папа, словно собиравшийся вместо «чуши» сказать какое-нибудь другое слово, – а, не знаю, Чехова за пределами куцей школьной программы или, в конце концов, Стендаля!

Папа махнул рукой в сторону занимавших всю стену полок, на которых стояла семейная гордость: «Библиотека классики» издательства «Художественная литература» в ста с чем-то томах. Это было академическое подписное издание, достать которое можно было либо по большому блату, либо по особой преподавателькой квоте; Пуха к этим книгам обычно не подпускали – да он, честно говоря, особо и не стремился. Ни Гарри Гаррисона, ни Роберта Хайнлайна, ни даже Роберта Шекли в числе так называемых классиков почему-то не было, так что…

Тут мама почему-то злобно зашипела на Натана Борисовича и сделала страшные глаза. Тот осекся.