Дорога шла то бором, то выныривала из под сосен в поле, где стояла не покрытая снегом смерзшаяся стерня, то миновала овраги с незамёрзшими ручьями, и круто взбиралась по склону. «Пень с бородой» шёл впереди, и удивлял всех способностью ходить быстро, невзирая на свой возраст. Носильщики едва-едва успевали за ним. Но это не удивительно. Они же шли с грузом, и старались груз нести аккуратно, не побеспокоив княжича. Когда Бобрыня сменялся, то старался ехать рядом с носилками, и время от времени заглядывал за занавеску, чтобы посмотреть в лицо княжичу. Гостомысл спокойно спал, привалившись к обшитым бархатом подушкам. Должно быть, жалтонес, в дополнение к успокой-траве, напоил его каким-то сильным сонным снадобьем, и теперь уже кошмары княжича не мучили. По крайней мере, он не метался так, как это было по пути от Рарога к Старгороду, и не был в холодную погоду мокрым от горячечного пота. Но и пить не просил, хотя Бобрыня, заботливо захвативший с собой баклажки с мёдом, когда первые носилки вынужденно выбросили, положил их в ногах Гостомысла в новые носилки. Рунальд, спросив, что в баклажках, не воспротивился. Тоже знал, как мёд помогает при отраве. Впрочем, мёд помогает при всех ранах и болезнях.
В один из моментов, когда дорога, выйдя из голого по времени года, тоскливо и сумрачно смотрящегося осинника, привела в скалы, за которыми внезапно повернула в сторону, прямо на самом повороте встретился отряд франков, состоящий из рыцаря и десятка простых воинов. Дружинники, услышав возглас Бобрыни, поставили носилки на землю, и встали впереди них, выставив копья в боевое положение. Но франки с места не двинулись, и никак не проявляли агрессивности.
Сделал успокаивающий жест и сам жалтонес. Но не прокомментировал встречу. Он сам, ещё быстрее, чем раньше, пошёл к франкам. Рыцарь, оставив сопровождение на месте, подъехал к жалтонесу, и что-то сказал, не покидая седла. Разговор происходил далековато, и ветер относил слова, поэтому никто не понял, о чём они говорят. Рунальд, покопавшись под плащом, вытащил из под своей широкой одежды мешочек, и протянул рыцарю. Тот в ответ, словно товаром обмениваясь, протянул другой мешочек, в котором что-то звонко звякнуло. Голос переходящих из рук в руки золотых монет оказался более различимым, чем разговор двух человек, и словене вполне ясно уловили его. Но им было совсем не до местной торговли неизвестно чем. И потому, когда рыцарь развернул коня, и пустил его вскачь, жестом приказывая своему отряду следовать за собой, жалтонесу никто не задал ненужного вопроса. Кроме того, словене прекрасно понимали, что к таким странным личностям, как «пень с бородой» могут обращаться совершенно разные люди, от нищего до короля, и у всех бывают свои надобности, не похожие на надобности других.
Дальше дорога, обогнув несколько монолитных скал, превратилась в узкую тропу, уходящую в густой смешанный лес, и здесь носильщикам пришлось совсем туго. Чтобы поместиться с носилками на тропе, им пришлось встать не по сторонам длинных ручек, а внутри, и при этом наступать впередиидущему на пятки. Из-за неудобства менялись чаще, а потом вообще пошли парами, и стали ещё чаще меняться, чтобы сохранить тот же темп передвижения и не отставать от низкорослого, престарелого, но скорого на ногу жалтонеса. А того, казалось, совсем не беспокоил вопрос, отстанут носильщики от него или нет. Он шёл, как и раньше, словно куда-то опаздывал, и странно было видеть человека его возраста, способным к подобным переходам.
Сотник Бобрыня ничем не отличался от остальных дружинников, и носилки нёс точно так же, как все остальные, только в свободную смену даже на узкой тропе время от времени умудрялся заглянуть за занавеску.
Жалтонес свернул с тропы на вообще едва заметную петляющую тропку, словно специально выискивал такие пути, чтобы носилки не могли там пройти. Но дружинники не желали сажать княжича на коня, и не брезговали взмахнуть несколько раз мечом или топором, чтобы срубить мешающие передвижению молодые деревца или кусты.
Избушка открылась взгляду сразу, как только вышли на поляну, и даже как-то неожиданно, потому что густые кусты оборвались резко, как только закончилась мягкая земля, и начинались камни, по трещинам проросшие только высокой, но засохшей по времени года травой. Из таких камней состояла половина поляны, где устроил себе жилище жалтонес Рунальд. Вторая же половина была нормальной, как обычные лесные поляны. Это в самом деле была только избушка, а никак не дом и не изба. Маленькая, тесная, с печкой, которую топили «по-чёрному», то есть, дым выходил не через трубу, а через отверстие в крыше. Но одному человеку, если не ограничивать себя привычками к просторным помещениям, прожить здесь было вполне можно без стеснения. И даже двоим, если участь, что Рунальд именно в избушку привёз княжича Гостомысла.