Последний день Славена. Том 2

Такое сообщение вызвало у Годослава сильнейшее удивление. Настолько сильное, что он даже встал с кресла. И вместе с Годославом встал и князь-воевода Дражко. Оба казались взволнованными. По большому счету, осуществление задуманного Бравлином значило бы делом великим в веках. В ближайшей перспективе такой союз мог бы оказаться не слишком заметным, но потом… Союз славянских племен когда-то уже был действительно настолько сильным, что с ним приходилось считаться всем соседям. И саксы, имея тогда только треть от земель, что имеют ныне. А две трети их территории принадлежало бодричам и другим славянским союзам – венедам и лужицким сербам. Венеды были дружественны бодрическому союзу, и славянские племена всегда помогали друг другу. А вот с союзом лужицких сербов часто велись войны. Венеды уже почти полностью ассимилировались среди германских племен, потеряли все свои крупные города – Вену с окрестностями, Венецию вместе со всем портовым Адриатическим побережьем, и другие центры своей культуры. Но государство лужицких сербов, хотя и потеряло Бранденбург с большой деревней Берлином, еще жило, и за свои земли держалось. От перспектив, которые открывало движение Бравлина навстречу Годославу, голова кружилась и у самого Годослава, и у Дражко. Для князя-воеводы такой союз открывал бы возможность удачной войны за его спорное наследство княжеского стола лужицких сербов и их сильных соседей лютичей, тоже когда-то входящих в бодрический союз, но потом переметнувшимся к лужичанам. В такой войне непременно поучаствовал бы и король Карл Каролинг со своим войском, поскольку в его интересах было посадить в земле лужицких сербов своего дружественного правителя. А в случае, если бы Дражко стал правителем сербов, он объединил бы свое княжество с бодричами. И это была бы великая сила, перед которой уже трепетал бы и сам Карл, и его давний противник в Европе датский конунг Готфрид.

Годослав сделал шаг вперед. Но ответить послу князь не успел. Со стороны парадных дверей послышался какой-то шум. Сначала возбужденные, хотя и не громкие голоса, потом какой-то стук, а, затем, и топот ног убегающего человека. Ставр поспешил туда, распахнул дверь, и увидел за дверью лежащего в луже крови глашатного Сташко. Волхв наклонился над стариком, взял за затылок, приподнял его голову. Глаза Сташко открылись.

– Я пришел, когда кто-то подслушивал под дверью. Хотел прогнать, обругал, а он ударил меня ножом… – прошептал глашатный, и убрал руку от груди, показывая, как из глубокой раны растекается кровь…

– Ничего, подлечим тебя, снова на ноги встанешь, и здоровее прежнего будешь. Что за человек был?

– Я не встану. Я не князь-воевода. Крепости такой в теле нет. И годы мои уже другие…

– А что за человек? – повторил вопрос волхва вышедший к двери князь-воевода.

– Не знаю. Лицо незнакомое. Наверное, из новых дворцовых стражников. Их десять человек взяли. Раньше я его не видел. Хотя… Может быть, видел…

– Что? – переспросил волхв.

– Может быть… – тихо прошептал старик, но уронил набок голову, не успев договорить…

Глава четырнадцатая

Белоус сидел на крупе сильного коня, обхватив устроившегося в седле всадника двумя руками, поскольку седло имело сплошную, и очень низкую заднюю луку, за которую ухватиться было невозможно. Но на крупе, как оказалось, ездить мягче, чем в седле, хотя в крупе лошадь шире, чем в боках, и с непривычки быстро устают ноги.

В дополнение к этому, впереди саней, где устроился всадник, ехать было неудобно. Не было видно Первонега, на здоровье которого сходились все мысли и заботы Белоуса. Наверное, смотреть вперед из-за плеча всадника, на лошадь которого пристроился Белоус, было бы легче, чем постоянно оборачиваться назад. И каждый раз, когда Белоус оборачивался, он видел одну и ту же неизменную картину. Тем не менее, оборачивался снова и снова, словно нес ответственность за городского воеводу, хотя никто на него такой ответственности не возлагал. Сначала думалось, что пересечь по льду Ильмень-море, миновать береговые протоки, потом недолго по льду реки Ловати до впадения в нее реки Полисти, по которой и добраться до Русы, это совсем не долго. Это не путь до Бьярмы. Но дул сырой встречный ветер, и он словно бы мешал движению. Вой, за которым на крупе коня сидел Белоус, был чуть ниже его ростом, и наклонял навстречу ветру голову, отчего и самому Белоусу приходилось искать укрытие для лица, чтобы его не обжигало ветром. К тому же в таком положении неудобно было оглядываться, потому что в момент оглядывания Белоус, поворачиваясь всем корпусом, и воя вместе с собой разворачивал. Где-то на середине Ильмень-моря новая беда пришла. Если руки, которыми Белоус держался за наездника, напрягались, и тем согревались, хотя кончики пальцев все же мерзли, то ноги, хотя и напрягались в области бедра, в области ступней начали мерзнуть сильно. Видимо, сказывалось обморожение.