Последний долг

Не надо было успокаивать женщину, не надо было сейчас требовать от нее объяснений. Пусть бы она пришла в себя и потом все мне рассказала. Но что-то подзуживало меня, и я не нашел бы покоя, пока не добился от нее хотя бы такого рассказа. И теперь, когда я узнал, что случилось, мой ум оказался в еще большем смятении, к которому прибавилось сознание полного краха. Едва рядовой Окумагба привел рыдающую женщину с мальчиком и рассказал о побоище, передо мной мгновенно возник вопрос: какова была ее роль в случившемся? Беспокойство терзало мой ум. Но когда я вернулся с места происшествия и начал расспрашивать женщину, я не отдавал себе отчета в том, что именно так меня беспокоило.

Теперь все стало ясно. Стремясь к одному, я добился полностью противоположного. Если бы я понимал, что все время своими руками готовлю почву для этой трагедии! Я просчитался ужасно, ужасно. Аллах свидетель! Откуда мне было знать, что, давая женщине свободу и охрану, я делал ее беззащитной перед совратителем, делал ее объектом самых гну оных поползновений? Как я мог догадаться, что, стараясь установить добрые отношения с населением города — поддерживая правопорядок и создавая сносные условия существования в рамках чрезвычайного положения, уважая местных вождей и давая им понять, что даже в военное время они должны, насколько возможно, исполнять свои обязанности, — как я мог догадаться, что человек такого ранга, как вождь Тодже, человек, которого, несмотря ни на что, я продолжал уважать, что такой человек использует к своей выгоде оказанные ему доверие и почет? Быть может, мне следовало бы понимать, что у женщины, мужа которой арестовали и которую весь город считает мятежницей, — быть может, мне следовало бы понимать, что у такой женщины было слишком мало возможностей жить нормальной жизнью, как бы я ни старался ее защитить и оградить от опасностей. Мне следовало бы понимать, что, слишком рьяно стремясь помочь ей, я не могу не нажить неприятностей. О, если бы я тогда понял, если бы я тогда мог хоть на миг увидеть, если бы я… Аллах!

Что же… Теперь все кончено. Наш военный врач сделал все, что возможно, и обоих пострадавших отправили в госпиталь в Окуджере, в пятнадцати милях отсюда.

Я возвращаюсь в гостиную к женщине и ее сыну. Слезы на их глазах высохли. Я вхожу, они глядят на меня, в их взглядах написаны страх и беспокойство.

— Мадам, полагаю, вам и вашему сыну следует отдохнуть, а потом поесть. Домбрае!

— Сэр?

— Отведи их в комнату для гостей — пусть отдохнут.

— Слушаюсь, сэр!

Я тяжело опускаюсь на стул и смотрю в окно. Солдат больше не видно. Весь лагерь молчит и ждет, что будет дальше. Надо сию же минуту превозмочь в себе растущее ощущение опустошенности…

— Домбрае! — Он появляется вновь.

— Сэр?

— Созови сюда капитанов. Скажи им, что я хочу их видеть немедленно.

— Слушаюсь, сэр!

— И сначала пришли сюда рядового Окумагбу, — кричу я вслед.

Я продолжаю бесцельно смотреть в окно, когда появляется Окумагба. Отдает мне честь, я к нему поворачиваюсь.

— Окумагба.

— Сэр?

— Я изменяю твой наряд. Ты будешь, как прежде, стоять на посту. Но теперь ты будешь охранять дом господина Ошевире. Ясно?

— Да, сэр!

— Запри дом и держи ключ у себя. Ты будешь стоять там те же часы, что у городского совета. Когда я увижу, что все успокоилось, ты получишь другой наряд. Понял?

— Да, сэр!

Я отпускаю его взмахом руки. Он отдает честь и уходит.

Огеново