Шестом я прошу жену удалиться. Они с сыном встают и уходят. Прежде, чем начать говорить, офицер выжидает, чтобы они отошли подальше. В мое сердце снова входит тревога.
Слава богу, все кончено. Теперь я снова солдат, настоящий солдат. То, что было, кажется сном. Хочу одного — забыть это гнусное дело и снова быть обыкновенным солдатом.
Я шагаю к своей палатке — и все-таки не могу не думать об этой истории, по крайней мере о том, как она завершилась. Должен признаться, что теперь, когда все кончилось, во мне нет той злобы, что была вначале. Сам вид человека, который вернулся домой, подошел к дому в полном неведении того, что случилось, ожидая, что он войдет в свой дом и воссоединится с семьей, сам его вид бесконечно меня растрогал. Но я вспомнил, что я солдат, и постарался скрыть мои чувства.
А встреча с семьей — о боже, не дай мне увидеть такое вновь! Ибо, когда я увидел, как женщина упала на землю и неистово зарыдала, сердце во мне перевернулось — не столько от гнева на ее бесстыдство и неверность, сколько от внезапного понимания того, что ее муж так долго подвергался незаслуженному заключению. Ведь, помимо всего прочего, раз его освободили, значит, доказано, что он ни в чем не виновен. Боже, как я счастлив вернуться в часть…
— Быстрый Окумс, Черный Дьявол! — Один из соседей приветствует меня, когда я вхожу в палатку.
— Привет, Бобо. — Я машу ему рукой.
— Быстрый Окумс! — говорит мне другой сосед.
Но на сердце у меня тяжесть, и, войдя в палатку, я сразу распластываюсь на койке. Не успел я улечься, как еще два солдата вбегают в палатку. Я встречаю их мрачным, не очень дружелюбным взглядом.
— С возвращением, — говорит одни из них, Иса. — Все кончено?
Я молча киваю.
Иса садится рядом со мной, Ойеволе продолжает стоять.
— Ну, друг, расскажи, как было, — просит Ойеволе. — Ты похож на покойника.
— Да, — говорю я, — я и есть покойник. Все кончено.
— Ну, расскажи, — говорит Иса.
— О чем?
— Обо всем.
— О чем рассказывать? Я выполнял приказ, теперь все копчено, и я вернулся сюда.
Я гляжу на Ису в упор. Он беспомощно вздыхает.
— Наверно, тебе там трудно пришлось. — Он подначивает меня на рассказ.
— Да. Очень трудно. — Я смотрю в раскрытую дверь палатки.
— Особенно во время налетов.
— Да.
Я чувствую их немые вопросы. Но у меня нет настроения пускаться в рассказы — да и незачем забавлять их тем, что для меня было весьма неприятным опытом.
— Нам сказали, ее муж вернулся, — говорит Ойеволе.
— Да. Вернулся. — Я стараюсь ничего не добавлять ни словом, ни взглядом.
— Интересно, каково ему было узнать, что во время его отсутствия его борозду пахали другие. Хи-хи-хи! Хотел бы я на него взглянуть, когда ему рассказывали эту историю.
Мой взгляд останавливается на нем, и веселость его как рукой снимает.
— Ойеволе, — тихо, но строго говорю я ему, — если ты повторишь то, что сказал, нас с тобой отсюда вынесут мертвыми.
— Что?
— Если ты повторишь то, что сказал, нас с тобой из этой палатки вынесут мертвыми.
Он опешил и глядит на меня с разинутым ртом. Ибо он знает, что слов на ветер я не бросаю.
— Пошли, Ойе. — Иса встает с земли. — Пусть полежит один. Кажется, у него неважное настроение. Когда-нибудь он обо всем нам расскажет.
Выйдя из палатки, трусливый выродок Ойеволе кричит мне:
— В следующий раз тебя поставят охранять их, когда они будут…
Одна мысль говорит мне: пойди и сверни ему шею. Но другая мысль советует не обращать внимания на болвана, и пусть мои нынешние чувства перегорят во мне…
Если когда-нибудь я женюсь и мне придется поехать куда-нибудь без жены, я заткну ее ручной гранатой.