Последний долг

Потому ты должен понять, что сила, заставившая меня изменить тебе на минуту, была так велика, что я не могла ее победить. Три с лишним года ожидания без малейшей надежды на то, что мои молитвы будут услышаны, мало-помалу съели мое терпение. Вечный страх, что твои враги в любую минуту могут обрушить свою злобу на то, что осталось от твоего дома, сделал меня пленницей одного-единственного непреклонного стремления поддержать тебя и все, что на свете твое. Несчастная повседневная зависимость от Тодже постепенно разрушила мою гордость, без которой это мое единственное стремление стало чахнуть. И что хуже всего — погибшая гордость и зачахшее стремление больше не помогали мне выдержать натиск на мое целомудрие, а этот натиск пробудил во мне желание, которое постепенно переросло из безвольного подчинения в страстную тягу утолить его. Скажи, любимый, кто мог бы выстоять перед таким искушением и выйти из испытаний, не замаравшись? И все же, если я бесстыдно могу привести хоть одно оправдание за минувшую ночь, так это то, что в Одибо есть нечто живо напомнившее тебя. Порыв прильнуть к этому нечто и обернулся моим бесконечным позором…

Но будь что будет. Мне не хочется признаваться, но я все же должна сказать, что мне полегчало. Не знаю, куда это все меня заведет, но я готова без ропота встретить любое будущее. День до конца пробудился. Я широко распахнула окно. Над далекой чертой горизонта встает ослепительный золотой шар, а между ним и моим окном в зеленых сетях листвы ликуют звонкие птицы.

Ошевире

— Послушайте, господин Ошевире, — вмешивается председатель. — Вы убеждены, что не нуждаетесь в адвокате? Во-первых, адвокат изложил бы ваши доказательства ясным и недвусмысленным языком и сосредоточился бы на самом главном. Во-вторых, адвокат помог бы нам не уклоняться в сторону, ибо с тех пор, как вчера мы начали вас допрашивать, вы постоянно делали заявления, не относящиеся к сути дела. Итак, вы уверены, что не нуждаетесь в адвокате?

— Зачем мне адвокат? — На его вопрос я отвечаю вопросом. — Зачем адвокат честному человеку? Если то, что я говорю, не доказывает, что я невиновен и арестован по ложному обвинению, тогда я готов согласиться с любым вашим истолкованием моего дела, равно как с любым приговором. Я не нуждаюсь в адвокате.

В зале — даже в самых дальних рядах — мертвая тишина.

— Тогда, господин Опубор, продолжайте, — обращается председатель к допрашивающему меня члену комиссии.

— Послушайте, господин Ошевире, — говорит тот. — Я понимаю ваши чувства. Но помогите мне и себе самому выяснить истину. Соберитесь с мыслями и отвечайте на вопросы спокойно и разумно.

— Я отвечаю спокойно и разумно, — говорю я ему. — У меня нет ни малейших сомнений в том, что я здесь показываю, и бог мне свидетель.

Он вздыхает и склоняет голову набок.

— Разумеется, бог вам свидетель. Вы это говорите нам с той минуты, как вчера возобновилось слушание вашего дела. Я знаю, что бог — ваш свидетель, по он может быть чьим угодно свидетелем, и…

— Бог не может быть свидетелем бесчестному человеку, — напоминаю я ему, ибо он, кажется, забылся. — Он может быть только свидетелем истины.

В задних рядах зала гул приглушенных голосов. Я чувствую одобрение публики.

— Отвечайте на вопросы, господин Ошевире, — кричит майор Белло, он привстал со стула. — Перестаньте отнимать у нас время шутками и пословицами. Мы здесь не для того, чтобы выслушивать вздор.

— Весьма благодарен вам, сэр, — отвечаю я могущественному солдату. — Во-первых, я нахожусь здесь благодаря вам. Когда вам донесли, что я сотрудничал с оккупантами, вы приказали, чтобы меня немедленно увезли из дома и посадили в тюрьму, и даже не позволили мне сказать «до свидания» жене и сыну.

— Хватит, — строго говорит председатель. — Довольно об этом. Давайте прямые ответы на вопросы и не вводите нас в заблуждение. Надеюсь, вы не вынудите меня применить к вам строгие меры. Продолжайте, господин Опубор.

Член комиссии прочищает горло. Бросает на меня взгляд. Но когда он видит, что я смотрю на него с прежней решимостью, он опускает глаза и глядит на свои сплетенные пальцы.

— Итак, господин Ошевире, — говорит он. — Я должен задать вам еще несколько вопросов. И я полагаю, что это достаточно простые вопросы. Во-первых, вы обвиняетесь в том, что солдаты мятежников имели привычку заходить в ваш дом. Что вы на это скажете?

— Я ничего не знаю об их привычках, — отвечаю я. — Но если обвинение предполагает, что в мой дом хотя бы один раз заходил более чем один солдат, тогда я скажу, что это обвинение — бесстыдная ложь. Тем не менее позвольте мне рассказать все, что я знаю и чувствую по этому поводу.

— Расскажите нам только то, что вы знаете. — Для выразительности член комиссии поднимает указательный палец. — Воображаю, в какие дебри вы заведете нас, если начнете рассказывать о том, что вы чувствуете, а мне не кажется, что у нас есть лишнее время. Расскажите нам, что вы знаете.