Последний довод

Во время своей службы в спецназе ГРУ я только в самой последней командировке застал оснастку «Ратник». Раньше о ней много говорили, даже испытывали в отдельных подразделениях спецназа ГРУ частями и полностью. Нашей же бригаде такого удовольствия не перепадало. А потом перепало. Но к хорошему быстро привыкаешь, и потому теперь мне трудно стало осуществлять командование и проводить координацию действий, не имея удобных и надежных средств связи. «Ратник» позволял это делать с помощью станции-коммуникатора «Стрелец». Здесь же только милицейский спецназ имел в наличии коротковолновые переговорные устройства, и больше ни у кого, в том числе и у взвода охраны внутренних войск, таких устройств не имелось. Общаться приходилось с помощью системы знаков, выработанных в спецназе ГРУ до того, как появился в наличии «Ратник». Но уверенности в том, что все бойцы, особенно простые ополченцы, сразу все запомнили, у меня не было. Милицейский спецназ имел свою систему знаков, во многом схожую, но с небольшими отличиями. Тем не менее была надежда, что мы друг друга сумеем понять. Солдаты взвода охраны привыкли иметь дело со стационарной связью, которая была установлена у них на вышках базы, но эту систему они, естественно, не демонтировали и с собой не взяли. И вообще никакой связью бойцы группы снайперов никогда не пользовались. Других ополченцев я в группу захвата не взял. Но мне пришлось долго и нудно втолковывать снайперам, что стрелять можно будет только по моей команде по внутреннему счету «три». Это значило, что я дам отмашку, каждый из снайперов про себя сосчитает до трех и начнет стрелять. Особенно я настаивал на том, чтобы стрельба была прицельной. То есть пуля не должна лететь в толпу, а только в отдельно взятого солдата противника. Промах считался чрезвычайным событием. Поскольку пуля могла пролететь дальше, можно было легко попасть в своего, поэтому прицеливаться необходимо было строго и конкретно и не допускать беспорядочного обстрела, как обычно стреляют из автоматов.

Снайперов по точкам я разводил сам, при этом советовался с ними в выборе места. Для меня важно было, чтобы ничто не закрывало стрелкам обзора. Удобства позиции я оставлял на совести снайперов. А вся сложность заключалась в том, что пассажирский перрон в ширину едва превышал пятнадцать метров. Транспорт с платформы должен спускаться наискосок, и, таким образом, зона обстрела получалась узкой. Одну сторону перекрывало двухэтажное здание станции. Впрочем, здание само по себе было небольшим, и второй этаж там был тесным, но я загнал туда милицейский спецназ, чтобы была возможность обстрела сверху. Не забыл и ментов предупредить, что, не приведи господь, если пуля попадет в боезапас РСЗО, взрыв будет такой, что станцию вместе с ними просто унесет куда-нибудь в Россию. Скорее всего, за Уральские горы. Приказал стрелять строго одиночными выстрелами и строго прицельно. Мне, кажется, поверили. Проверили каждое окно на свободность открывания, чтобы не пришлось стрелять сквозь стекла. Оставалась противоположная сторона. Но место разгрузки в этом случае перекрывалось для обзора самим грузом на платформах. Тем не менее солдат караульного взвода я разместил как раз с другой стороны – за железнодорожной насыпью. Внутривойсковикам, как только они услышат начало стрельбы, необходимо было преодолеть меньше десятка метров, заскочить на платформы и в рукопашной схватке уложить тех солдат, которые там окажутся. Стрелять запрещалось категорически, поскольку и их шальная пуля могла вызвать мощный взрыв реактивных снарядов. По идее, можно было бы у солдат даже автоматы забрать, но, посоветовавшись в Нечипоруком, я пришел к выводу, что это слишком. Бойцы украинских внутренних войск все же не солдаты спецназа ГРУ, которые готовы воевать хоть лопатами, хоть кулаками, хоть зубами. Внутривойсковикам необходимо было чувствовать уверенность в себе. И эту уверенность им давали автоматы. Кроме того, сами солдаты украинской армии, что должны были оказаться на платформе, испугаются автоматных стволов больше, чем кулаков.

Мне в этом сценарии отводилась роль начальника станции. Вернее, я сам отвел себе эту роль, решив, что моих актерских способностей хватит и лучше меня никто не сможет в этой ситуации вычислить нужный момент. К тому же я должен был дать команду снайперам, а для этого мне необходимо было занять место, с которого меня будет видно с двух сторон. И единственным местом, которое подходило по всем условиям, было место на пассажирском перроне. И еще во мне жила надежда, что снайперы все же приказ воспримут правильно и будут вести строго прицельную стрельбу. То есть постараются стрелять по противнику и не будут прицеливаться в меня. Хотя опасность все равно существовала. И даже самое меньшее зло – рикошеты и пули, прошедшие через голову насквозь, – их никто не отменял.