Последний довод главковерха

Бой постепенно стихает, часть разорванного лукьяненковского полка отходит с севера в деревню, часть откатывается на восток, немцы, потерявшие две батареи минометов, и до батальона пехоты его не преследуют. В деревне тишина, если не считать ревущего пламени горящих домов и криков селян.

— Чего такой хмурый, товарищ командир? — В отличие от меня, Дергачев бодр и почти весел.

— Всегда запоминается последняя фраза. А она сегодня прозвучала невнятно, и гаубицы уцелели и две минометные батареи…

— Но ведь их подавили.

— Где же подавили, они просто ушли. Можно было их еще погонять, и снова шугануть, а толку?

— Немцы прекратили огонь, значит, батареи подавлены. — Решительно заявил майор, явно довольный собой сегодняшним, и выглядевший очень уверенно. — А что это с Вами рядом лежит, новая подруга? — Взял он с телеги винтовку, лязгнул затвором, посмотрел зачем-то внутрь, поставил к стене. Продолжил совсем другим тоном:

— Семь человек убито, больше сорока ранено, половина тяжело.

После взгляда на развороченные траншеи я ожидал еще больших потерь, хотя куда уж больших, половина микрополка выбита, теперь даже мне неловко называть наш взвод даже батальоном, не вспоминая о полке.

Немцы до полудня дважды отбомбились по нашим позициям, не нанеся при этом особого ущерба. Бойцы, воспользовавшись относительным спокойствием, устроили постирушки и банный день средь бела дня, майор попробовал прикрыть это безобразие, но я заверил его, что контролирую ситуацию, и так оно и было. Сам я бы тоже был совсем не прочь нормально помыться, но… А еще среди бойцов как анекдот рассказывалась история, как я взял винтовку, чтобы принять последний бой, это всем почему-то казалось очень смешным. Самому мне об этом вспоминать было неловко, но и веселого в этом я ничего не видел.

Потом случился визит высокого начальства, которого я так хотел бы избежать, особенно после последнего нашего общения по телефону, когда он обложил меня «собакой». А учитывая, что я формально считался и фактически был командиром почти несуществующего полка, полковник Некрасов был не только высоким, но и моим прямым начальником.

Уже виденная мною легковая автомашина, на сей раз без сопровождения грузовика, после короткой остановки на тыловом краю деревни, возле минометной батареи, подъехала прямиком в занимаемый моей повозкой двор. Дергачев, загодя мною предупрежденный, стоял рядом со мной, готовясь отдуваться вместе за все возможные грехи, полковник, как и накануне, почти подбежал к нам, не дав открыть рот майору, быстро пожал ему руку, и взялся за меня.

— Здравия желаю, товарищ командир, здоровье Вам нужно больше, чем другим!

Сегодня начал на «Вы», и странно веселый, возможно и подвыпивший для храбрости, постоянно ездит по войсковым частям днем, не опасаясь немецких самолетов. И что мне обещает эта веселость, замеченная мною еще на подъезде, в машине, пока неясно.

— Здравия желаю, товарищ полковник! — Дергаю правой рукой, как отдают честь лежа, без головного убора, хрен его знает.

— Как ты, Лапушкин, в самом деле, выздоравливаешь? Не видно, чтобы ты шел на поправку. — Тон серьезный и озабоченный, хочет сплавить меня в госпиталь? Да на здоровье, во всех смыслах, командовать мне все равно больше нечем.

— Да как Вам сказать, товарищ полковник…

— Говори как есть, подробно, — Некрасов оглядывается, не найдя, куда присесть, опирается филейной частью о край повозки, закуривает «Казбек».

— У меня ведь тяжелых повреждений нет, внутренности не задеты, и кости не перебиты, мышцы порвало, это да, в подвижности ограничен, кантовать меня нежелательно, болезненно, а так я концы отдавать не собираюсь.

— Это понятно, но поправляешься ты или нет, вот в чем вопрос.

— Так только неделя прошла, товарищ полковник, хуже не стало, это точно, рука правая лучше двигается, а там, где раны глубже и шире, спина и ниже, пока рано говорить об улучшении.

Наступает тишина, полковник дышит и пышет дымом, затем выкладывает козырного туза.

— Из штаба шестого корпуса сообщили, что двести сорок четвертый полк все это время был в составе сорок первой дивизии, а ваша группа полком не является, и командующим полка Вас никто не назначал.

Майор багровеет так, что я за него пугаюсь, не знаю, интересовался ли он у бойцов обстоятельствами моего назначения, возможно и нет, после того, как его едва не арестовали за шпионаж, доверительных отношений с личным составом у него быть не могло.

— Лукьяненко ранен, мне нужен человек на его место. Кого поставить, не знаю. — Беседа неожиданно принимает доверительный и задушевный характер. — Командир ты, Лапушкин, толковый…

— Товарищ Лапушкин исключительно эффективно маневрирует минометным и артогнем, товарищ полковник, — влезает успевший выдохнуть Дергачев. — И в организации разведки непревзойденный мастер, в условиях быстро меняющейся обстановки это неоценимо. А то, что он рядовой красноармеец, так это и исправить недолго.