Последний довод королей

«Отличная речь. Деревенский дурачок, может, и купился бы. Который раз за последние несколько недель я слышу подобное? После показательного выступления обычно начинается торг — подробное обсуждение стоимости священного доверия. Какое количество серебра перевесит драгоценную совесть, какое количество золота разорвет крепкие узы долга… Только я сегодня не в настроении торговаться…»

Глокта высоко вскинул брови.

— Ваша благородная позиция, лорд Ингелстад, заслуживает восхищения. Если бы каждый человек имел похожие принципы и силу характера, в каком чудесном мире мы жили бы! Крайне благородная позиция! Особенно для человека, которому грозит потерять… в общем-то, абсолютно все, если не ошибаюсь. — Он взял трость и, морщась от боли, сдвинулся на край кресла. — Но вас, как вижу, не переубедить… Я, пожалуй, пойду…

— Наставник, вы о чем? — На пухлом лице Ингелстада появилась тревога.

— Как — о чем? О взятках, незаконных сделках…

Румянец на щеках дворянина потускнел.

— Наверное, произошла ошибка…

— Уверяю вас, никакой ошибки! — Глокта достал из внутреннего кармана пальто стопку бумаг. — Старшие члены гильдии торговцев шелком в своих признаниях часто упоминали ваше имя. Весьма часто. Понимаете? — Он развернул хрустящие листы так, чтобы лорд Ингелстад тоже видел записи. — Здесь вас называют «соучастником» — заметьте, не я придумал это слово. Здесь — «главным выгодоприобретателем» грязнейшей контрабандной операции. А вот здесь, — мне даже неловко говорить, — здесь ваше имя находится в опасной близости от слова «измена».

Ингелстад обмяк и, привалившись к спинке кресла, дрожащей рукой со стуком поставил бокал на стол; на полированное дерево плеснулись темные капли вина.

«Ай-ай-ай! Право, их лучше поскорее вытереть, иначе останется ужасное пятно. Некоторые пятна вывести невозможно».

— Впрочем, его преосвященство, — продолжал Глокта, — считает вас своим другом, поэтому убрал имя Ингелстад из исходных документов. Он понимает, что вы просто пытались спасти семью от разорения, и искренне вам сочувствует. Однако архилектор будет крайне разочарован, если вы откажете ему в поддержке на голосовании, а тогда его сочувствие быстро иссякнет. Вы догадываетесь, о чем я?

«По-моему, я объяснил все четко и ясно».

— Догадываюсь, — хрипло отозвался аристократ.

— И что там с узами долга? Как, по-вашему, — они ослабли?

Ингелстад нервно сглотнул, его лицо побелело, как полотно.

— Я бы приложил все силы, чтобы помочь его преосвященству, не сомневайтесь, только… дело в том… — «Ну-ну… И что теперь? Предложишь в отчаянии заключить сделку? Попытаешься всучить взятку? Или даже воззовешь к моей совести?» — Вчера ко мне приходил представитель верховного судьи Маровии. Человек по имени Харлен Морроу. Он произнес похожую речь… и присовокупил похожие угрозы.

Глокта нахмурился.

«Неужели? Маровия и его гнусный червяк… Вечно они путаются под ногами. Либо идут на шаг впереди, либо дышат в затылок…»

— И что мне делать? — В голосе Ингелстада зазвенели визгливые нотки. — Я не могу поддержать вас обоих! Наставник, я просто уеду из Адуи! Навсегда! Я… Я воздержусь от голосования…

— Ничего подобного, мать вашу, вы не сделаете! — прошипел Глокта. — Вы проголосуете так, как я говорю, и к черту Маровию! — «Не придавить ли его покрепче? Подло, но… ничего не поделаешь. Руки у меня и так замараны по локоть. Подлостью больше, подлостью меньше…» — Вчера в парке я наблюдал за вашими дочерьми, — меняя интонацию, вкрадчиво промурлыкал он. На лице дворянина померкли последние краски. — Какие юные невинные создания! Какие нежные бутоны! Еще немного — и распустятся. Все три наряжены по последней моде, одна прелестнее другой. Самой младшей… лет пятнадцать?

— Тринадцать, — сипло выдохнул Ингелстад.

— Ах, тринадцать? — Глокта обнажил в улыбке беззубые десны. — Рано она у вас расцвела. Девочки впервые приехали в Адую, если не ошибаюсь?

— Впервые, — прошептал он.

— Я так и думал. Их восторженная оживленность во время прогулки по садам Агрионта всех просто очаровала! Клянусь, самые видные столичные женихи уже готовы выстроиться в очередь. — Улыбка Глокты постепенно угасла. — Сердце кровью обливается, как подумаешь, что столь хрупкие создания бросят в одну из страшнейших исправительных колоний Инглии! Там красота, изысканные манеры и мягкий характер привлекают внимание иного рода, куда менее лестное. — Медленно наклонившись к Ингелстаду, он с деланым ужасом передернул плечами и прошипел: — Такой жизни я не пожелал бы и собаке. А виной тому — неблагоразумие отца, который мог этого не допустить.

— Но мои дочери не участвовали…

— Мы выбираем нового короля! В жизни государства участвуют все! — «Пожалуй, чересчур жестоко. Однако жестокие времена требуют жестоких решений». Глокта оперся на здоровую ногу и с трудом поднялся из кресла; рука, сжимающая трость, дрожала от напряжения. — Я передам его преосвященству, что на ваш голос можно рассчитывать.

Ингелстад сник окончательно. Сгорбился, сжался.

«Словно проколотый бурдюк».

На лице застыли отчаяние и ужас.