Последний довод королей

«Его преосвященство и эти банкиры стоят друг друга! Даже когда город вокруг них горит в огне, они не могут прекратить свои игры. Игры, фатальные для бедного наставника Глокты, который старается изо всей своей немощи».

Ему пришлось утереть потекший нос, так сильно он смеялся над этой последней мыслью.

«Просто стыдно сжигать такой забавный документ. Может, показать его архилектору? Позабавит ли его преосвященство такое послание, интересно? Посмеемся ли мы вместе?»

Он протянул руку, поднес край письма к колеблющемуся пламени свечи и смотрел, как огонь коснулся бумаги и побежал по буквам. Белая бумага заворачивалась наверх, превращаясь в черный пепел.

«Гори, как мои надежды, как мои мечты, как мое великолепное, славное будущее сгорело в подземельях императорского дворца! Гори, как сгорела Дагоска и как наверняка будет гореть Адуя от ярости императора. Гори, как в моих мечтах горят король Джезаль Незаконнорожденный, и первый из магов, и архилектор Сульт, и господа из банка „Валинт и Балк“, и все это проклятое…»

— Ах! — Глокта взмахнул обожженными пальцами, затем прижал их к беззубому рту. Его смех быстро оборвался.

«Странно. Сколько бы боли мы ни испытали, мы никогда не привыкнем к ней. Всегда стараемся ее избежать».

Угол письма все еще дымился на полу. Глокта нахмурился и раздавил его резким движением трости.

Воздух был тяжелым от острого запаха гари.

«Точно сто тысяч подгоревших обедов».

Даже здесь, в Агрионте, висела легкая серая дымка, размывавшая здания в конце улицы. Пожары в дальних районах полыхали уже несколько дней, а гуркские обстрелы не ослабевали ни на йоту, ни ночью, ни днем. Даже когда Глокта шел по улице и его затрудненное дыхание на каждом шагу с присвистом прорывалось в щели между осколками оставшихся зубов, до него доносился приглушенный гул зажигательных бомб, падавших на город. Едва различимое содрогание земли чувствовалось сквозь подошвы его сапог.

Люди в переулке стояли неподвижно, в тревоге глядя вверх.

«Это несчастные, не сумевшие убежать из города до прихода гурков. Слишком важные или слишком ничтожные персоны. Горстка оптимистов, решивших, что осада пройдет, как гроза или мода на короткие брюки. Они поздно осознали свою чудовищную ошибку».

Глокта ковылял, опустив голову. Он не сомкнул глаз вовсе не из-за взрывов, грохотавших над городом ночами всю прошедшую неделю.

«Я не сомкнул глаз, потому что мысли мои вертелись по кругу, точно кошка, попавшая в мешок, когда она ищет выход из западни. К взрывам я привык еще со времен отдыха в прелестной Дагоске».

Куда больше его беспокоила боль, пронизывавшая его таз и идущая вверх по позвоночнику.

«О, высокомерие! Кто бы решился предположить, что сапоги гурков однажды будут топтать плодоносные поля Срединных земель? Что симпатичные фермы и сонные деревеньки Союза будут пылать в пожаре, разожженном гурками. Кто ожидал, что прекрасная благоденствующая Адуя превратится из уголка рая в адский огонь ада? — Глокта осознал, что он улыбается. — Милости просим! Милости просим! Я-то все время в аду. Как любезно с вашей стороны присоединиться ко мне».

Он услышал, как за его спиной по дороге загремели тяжелые сапоги, слишком поздно отступил в сторону, освобождая путь марширующей колонне солдат, и его грубо оттолкнули на кромку травы. Одна нога Глокты поскользнулась в грязи, и боль резко пронизала ее. Колонна, топоча, прошла мимо с полным пренебрежением, и Глокта скорчил гримасу им в спину.

«У людей больше нет должного страха перед инквизицией. Они слишком напуганы гурками».

Он отстранился от стены, сморщившись от боли, хорошенько выругался, выпрямил шею и захромал дальше.

Верховный судья Маровия стоял, как в раме, на фоне самого большого окна в своем просторном кабинете, где эхом отдавался каждый звук. Руки он сложил за спиной. Окна кабинета выходили на запад.

«Направление главной атаки гурков».

В отдалении над крышами домов в бледное небо поднимались столбы черного дыма, образовавшие плотную завесу, отчего и без того тусклый осенний свет стал совсем траурным. Маровия повернулся, когда беспалая нога Глокты заскрипела по темным половицам. Испещренное морщинами старое лицо оживила приветственная улыбка.

— А, наставник Глокта! Не представляете, как я обрадовался, когда мне о вас доложили. После вашего последнего визита я успел соскучиться. Мне так нравится ваша прямота. И я восхищен вашей преданностью работе. — Он вяло махнул рукой в сторону окна. — Закон, я должен признать, во времена войны спит. Но даже когда гурки стоят у ворот города, благородная работа королевской инквизиции продолжается. Наверное, вы снова пришли ко мне по поручению его преосвященства?

Глокта помедлил.

«Но только по привычке. Я должен повернуться к инквизиции своей изуродованной спиной. Как меня назовет Сульт? Предателем? Без сомнения. И хуже тоже. Но человек должен прежде всего заботиться о себе самом. Я уже достаточно пожертвовал».

— Нет, ваша честь. Я пришел от имени Занда дан Глокты.

Он дохромал до стула, выдвинул его и уселся, не дожидаясь приглашения.

«Конечно, это не похоже на изящные манеры».