Последний дубль Декстера

Я выбрался из кровати и некоторое время оглядывался по сторонам в поисках трусов. Я совершенно точно помнил, что в спальню заходил в них, но в памяти не запечатлелось, далеко ли я в них ушел. В конце концов я нашел их на полу в ногах кровати, под скомканным одеялом. Я натянул их и вышел в гостиную, где стояло мое предыдущее ложе, элегантный кожаный диванчик. Приятный для взгляда, удобный для сидения, но, скажем честно, не лучшая поверхность для сна, и одного этого было бы достаточно, чтобы поменять его на что-то другое. Однако поменял я его не на что-то там, а на кровать прекрасной Джекки Форрест.

И все же, мысленно поздравляя себя с такой удачей, я никак не мог отделаться от мелких, но назойливых сомнений. С чего это я взял, что смена ложа что-то значит? Ночью Джекки была расстроена и напугана, ей отчаянно не хватало утешения и человеческого внимания. Не имелось ровным счетом никакой гарантии того, что это повторится и сегодня или вообще когда-нибудь. Я плохой специалист по части людских эмоций и сексуальных повадок, но все же разбираюсь в них достаточно, чтобы знать: ничто в этой области не является постоянным. Тут у всех разные вкусы, каждый надеется на свое, и вам не найти двух людей с одинаковым сексуальным опытом, даже если они занимались этим вместе. Насколько я могу судить, это похоже на то, как два человека разговаривают на разных языках с одинаковыми словами: на слух все звучит одинаково, но смысл совершенно разный. Для одного человека «любовь» означает секс, для другого – вечность. Согласитесь, секс и вечность совсем не одно и то же, но произносится слово «любовь» в обоих случаях одинаково до последнего мягкого знака.

Тогда что же на самом деле означала последняя ночь?

Для меня? Я провел время гораздо приятнее, чем за всю свою жизнь – за исключением случаев, когда пользовался изолентой. Я совершенно не возражал против того, чтобы это стало для меня новым правилом Нормальной Жизни. Правда, я не имел ни малейшего представления о том, что думает на этот счет Джекки. Она вела себя так, словно получала удовольствие, – но ведь она запросто могла это и изобразить: в конце концов, на то она и актриса. Вполне возможно, она решила доставить мне удовольствие ради лучшей защиты на случай, если вдруг заявится Патрик. По крайней мере, это казалось куда вероятнее и разумнее того, чем если бы она решила, что именно меня ждала и искала всю жизнь. Ведь Джекки – знаменитая на весь мир красавица, а я кто такой? Практически никто; не более чем простой медицинский эксперт, увлекающийся по ночам вивисекцией отдельных человеческих экземпляров. У меня не было ни малейшего права полагать, что подобное повторится и в последующие ночи, и тем более я не имел никаких логических оснований надеяться, что одна ночь потных объятий станет первой ступенью к новому, светлому будущему.

Я стоял у дивана в теплых лучах утреннего солнца и чувствовал какое-то опустошение. Все это закончится слишком скоро, и я успею еще посокрушаться вволю – и о несостоявшемся будущем, и о превосходном гостиничном меню…

Кстати о меню – опустошенный или нет, а я здорово проголодался. Поэтому снял трубку и заказал завтрак в номер.

Когда Джекки наконец вышла на балкон, я уже разделался со своим завтраком и наполовину опорожнил вторую чашку кофе. Поколебавшись всего полсекунды, она наклонилась, поцеловала меня и только потом села.

– Доброе утро, – сказала она.

– Надеюсь, – осторожно отозвался я. – Как… гм… – Я запнулся и замолчал в самом нелегком месте.

– Что? – не поняла Джекки.

– Ну, – неуверенно произнес я. – Я хотел спросить, как спалось, – но это вдруг показалось ужасно глупым, потому что…

– Да, – согласилась она.

– Так что… гм… хотите кофе?

– Очень.

Я налил ей чашку, она взяла ее, поднесла ко рту и подула, прежде чем пить. Когда чашка опустела наполовину, Джекки поставила ее на столик и сделала глубокий вдох. Потом медленно, шумно выдохнула и снова посмотрела на свои коленки.

– Я не… – начала она, осеклась, прикусила губу и подняла глаза. – Я себя ужасно чувствую.

Я не видел повода воспринимать эту реплику как комплимент. Должно быть, это явственно отразилось на моем лице, потому что взгляд у Джекки стал вдруг виноватым, и она поспешно продолжила: – Я про Кэти. Ну, что она… мертва…

– Угу, – произнес я не без облегчения. Я как-то настолько погряз в собственных тревожных мыслях, что даже забыл об убийстве Кэти. Не слишком красиво с моей стороны, да; впрочем, я никогда не отличался особым сочувствием к ближним.

– Это все я виновата, – продолжала Джекки. – Это мой эгоизм ее убил. А потом мы… Я так погано себя чувствую из-за того, что сделала…

Мне захотелось ответить, что ей вовсе не стоит переживать из-за этого, поскольку она делала все очень даже неплохо, но вовремя сообразил, что она имеет в виду Кэти. И все равно, Джекки явно нуждалась в словах утешения, а я – вот ведь удивительно! – почувствовал, что искренне хочу ее утешить.

– Джекки, – сказал я. – Это вовсе не вы виноваты. Если уж на то пошло, виноват я.

Это ее, похоже, удивило.

– Вы? – переспросила она, и я кивнул.