Последний еврей Багдада (СИ)

Дэвиду повезло. Нужные ему кадры нашлись при просмотре пятой по счету кассеты: в выезжающем из багдадской штаб–квартиры ООН внедорожнике сидел седой европеец. Его квадратный подбородок был чисто выбрит, но не было никаких сомнений, что это именно тот человек, которого репортер видел в машине возле музея. Журналист промотал запись чуть дальше: вот он в окружении своих коллег идет по какому–то производственному цеху – стройный, высокий, широкоплечий. Незнакомец снял очки: светло–голубые, как у лайки, почти прозрачные глаза, маленькие черные зрачки. Скандинав, может быть немец. Потомок викингов – сильный, коварный и должно быть неглупый.

Дэвид распечатал фотографию. Еще через минуту ее копия с написанной от руки просьбой найти все, что есть в открытых источниках об этом человеке, медленно выползала из факсимильного аппарата на шестом этаже редакции – здания из стекла и бетона в одном из районов Лондона.

История тянула на сенсацию. Один из международных наблюдателей, работавших в стране перед началом войны под эгидой ООН, использовал служебное положение в личных, преступных целях. Ведь кто такие были ооновские наблюдатели? Это несколько десятков, а в отдельные годы – и сотен человек, которые совершали инспекционные поездки, пользуясь неограниченными полномочиями. Мандат давал им право совать свой нос, куда угодно. Достаточно было лишь за пару часов уведомить власти о том, в каком направлении они едут. Никто не мог им помешать. Миссия искала оружие массового поражения. Иракский режим утверждал, что его у него нет. Обратное доказано не было, но война началась именно под предлогом уничтожения этих, так пока и не найденных арсеналов.

На выходе из телецентра Дэвида окликнули. Фарух сидел в своем "Форде" на противоположной стороне улицы.

– Дожидаешься клиентов? Здесь, в такую рань? – спросил журналист, садясь в машину.

– Дожидаюсь тебя.

Выяснилось, что помощник узнал, где искать Дэвида у знакомого таксиста, который и подвозил его сюда.

– А способ съездить в этом городе куда–нибудь так, чтобы об этом тут же не растрезвонили всему Багдаду, есть? – поинтересовался репортер.

– Конечно, есть: ездить со мной.

– Именно за это я тебе и плачу, но тебя не было возле "Палестины".

– И по уважительной причине. Я был в морге.

– А выглядишь, как живой.

– Я был в том морге, куда отвозили останки Латифа, перед тем, как передать их родственникам. Ты сказал, что парень прижимал то, что оказалось взрывным устройством, к груди. Я рассудил, что хотя бы часть одежды могла уцелеть. Он носил форменные брюки охранника.

– Продолжай.

– В брюках, как правило, бывают карманы, – не торопясь продолжил явно довольный собой помощник.

– Это я знаю, – нетерпеливо выпалил журналист, – но мы же не на курсах кройки и шиться. Что ты нашел?

– Записку. Точнее обрывок записки. Почти вся она сгорела, но можно различить подпись.

Фарух открыл бардачок и достал оттуда пакет с обугленным клочком бумаги.

– Заглавная "Р", затем "у" и "д". Последняя буква – "ф", – прочитал Дэвид.

– Рудольф, – выдвинул версию помощник, – от фамилии уцелела только заглавная "К".

– Отличная работа.

– За отличную работу полагается отличная оплата. С тебя – шестьдесят фунтов. Десятка – сторожу в морге, полтинник – мне на восстановление расшатанных нервов. Копаться в окровавленных тряпках – то еще удовольствие.

Спутниковый телефон ожил, когда они уже подъезжали к гостинице. Звонила Мия Бэйли. Она работала в отделе, который занимался поиском и проверкой фактов. Несмотря на молодость (ей не было еще и тридцати) девушка считалась одним из лучших специалистов в этой области. Дэвид подозревал, что мисс Бэйли неравнодушна к нему. Несколько раз она строила репортеру глазки и даже пыталась заигрывать. Ему же постоянно было некогда, и дальше обычного флирта дело у них все никак не заходило.

– Не верю своим глазам? – сходу начала Мия. – Решил сбежать к мухоморам? Будешь оттачивать перо с этим старикашками–черепашками.

"Мухоморами" в редакции называли группу журналистов, специализировавшихся на некрологах и на нуднейших статьях о престарелых юбилярах. Авторы, пишущие на эти темы, и правда, все были в возрасте и отличались от вечно куда–то спешащих сотрудников других отделов тем, что перемещались по кулуарам с почтительной, истинно похоронной неспешностью. Им – респектабельным певцам вечного покоя и ваятелям прижизненных памятников торопиться было некуда. Это, подозревал Дэвид, еще и оттого, что некрологи и дифирамбы на почти всех политиков, артистов, бизнесменов были ими написаны заранее и лежали в столах, дожидались своего часа.

– Я тоже рад тебя слышать, – отозвался репортер в трубку, – хочешь сказать, что человек, который меня интересует, либо слишком известен, либо уже умер.

– И то и другое, красавчик. Его звали Рудольф Кельц. Бельгиец и барон. Солдат и аристократ. Миллионер и меценат. Сплошное два в одном. "Крем де ля крем" осиротевшего ныне европейского бомонда.

– И когда же он умер?

– Два месяца назад. Кормит теперь рыб в альпийском озере.

– Уверена?