Последний фронтир. Черный Лес

Ее тело после ночной гульбы и чрезмерной выпивки стонало – казалось, что из него вынули мышцы, в вместо них всунули полоски коричневого и мягкого дерьма – дерьма крайне непрочного и непрактичного. С ним внутри ноги держали слабо, а руки постоянно дрожали.

Чтобы хоть как-то прийти в себя, ей пришлось дважды умыться ледяной водой.

Того, чем она занималась теперь, ей всеми силами прошлой ночью хотелось избежать – она думала. Сидела поверх застеленного покрывалом матраса и смотрела в окно, за которым продолжала лететь и вьюжить ледяная крупа. Голова – на удивление трезвая и ясная – выдавала логичные после произошедшего выводы:

• Она больше никогда не сможет вернуться к Бонни. Даже если тот, рассмотрев ситуацию под разными углами, согласится оставить ее в агентстве, Лин напишет заявление на увольнение собственноручно. Она не телохранитель. И, судя по всему, никогда не умела им быть. Хватит.

Горькие мысли о том, что Роштайн умер и сейчас его тело, наверное, лежит в морге (возможно, его вскрывают для уточнения причин смерти), она отпихнула, как настойку с ядом, которую предложила себе же выпить.

Пустое. ПУСТОЕ – думать о мертвом, когда уже ничем не можешь ему помочь!

«Ты могла бы помочь ему найти вора… Вернуть коллекцию».

«Зачем, – вопросила она саму себя с бешенством. – Что это даст теперь Иану? Теперь?»

Ничего. И тема закрыта, ибо месть ради самой мести – гнилая дорога.

• Она никогда больше не сможет и не захочет вернуться в Тин-До. Даже для того, чтобы навестить и выразить свое почтение Мастерам.

• С этого момента и, видимо, навсегда, она не хочет спать и видеть сны. Чтобы случайно не провалиться в осознанный сон и не встретиться с Мирой, которой она хочет смотреть в глаза еще меньше, чем Мастерам. И если она не хочет видеть сны, то ей, вероятно, нужно очень много пить. Или курить что-то крепкое. Или колоться.

Мысль о том, чтобы снова вернуться к медитациям ради того, чтобы отпустить нахлынувшие страхи, казалась ей до абсурда смешной – легким способом отпустить себе самой грехи. Конечно. Все равно, что несмышленой девочке сказать: «Слышь, ты посыпь сверху черного белым, авось никто копоти и не увидит».

Нет, это только снег мог прикрыть дерьмо белизной и сделать всякого своим деянием счастливым. У Лин так не выйдет: можно сколь угодно долго наблюдать за кишащими в самой себе червями, но стыда от этого меньше не станет. Нет, нет и нет.

Тогда что?

Кем она будет с этого момента? Кем работать, как жить, каким образом пытаться взаимодействовать с людьми? Каким образом будет каждый вечер пытаться забыть, как однажды поддалась слабости, а после проиграла все хорошее, что скопила за жизнь?

Она сидела и понимала одно: она больше не может смотреть на воткнутые в песок палочки, она не хочет и не будет больше заниматься спортом. Все впустую? Значит, да. Она не желает по возможности нигде и никак взаимодействовать с людьми: попробовала – не получилось. Надежда на хорошее? Загнулась вместе с вестью о гибели профессора.

К вечеру Белинда пришла к одной-единственной, лишенной всяких эмоций мысли: она желает умереть. Нет, не как истеричный псих, орущий направо и налево о том, что он все ненавидит. Не как гордец, который что-то кому-то пытается «втереть», и не как идиот, который страстно желает наказать себя за проступки.

Нет, она просто лишилась сил и не желает двигаться дальше. Быть мертвым внутри живого тела – это не жизнь. Смерть при жизни. То, что ее тело еще движется, вероятно, ошибка.

Только как быть с тем, что она, получая сертификат бойца, дала клятву? Как бишь она там звучала: «Я – человек, зовущийся Воином и обладающий навыками и знаниями атаки и защиты, клянусь использовать их для помощи слабым и нуждающимся, клянусь оберегать и хранить покой близких, клянусь следовать пути сердца и быть человеком слова. А так же клянусь, что никогда и ни при каких условиях не наложу на себя руки…»

Черт.

Говорила?

Говорила.

Тогда как быть? Жить не вариант. Умереть так просто не выйдет. Что же делать?

Очередная ловушка.

Лин надеялась, что это ловушка на ее пути – последняя.

* * *

– Все, сдалась твоя девка. Чего ты хочешь – отправить ей любви? Тогда я буду вынужден добавить ей же стыда, – не унимался Мор, наблюдая за непроницаемым в этот момент лицом Богини Любви. – Она уже не выдержит стыда, она его уже не выдержала, разве не видишь?

– Я не собираюсь посылать ей любви.

Белинда так и сидела на матрасе, привалившись к стене. Снаружи стемнело; в доме ни звука. За окном с почти неуловимым шорохом наслаивались друг на друга, образовывая первый слой, которому не суждено растаять, снежинки.

– Зачем мы здесь? Она сдалась.

Лин не слышала гостей. Весь ее вид говорил о том, что она вообще более никого в этой жизни слышать не желает.

Мира, глядя на нее, покачала головой.

– Жаль, что она пока не знает, как много хорошего принесет ей плохое.