Последний гамбит

– Вы улыбаетесь, – отметила она.

– Вы бы тоже улыбнулись, – сказала я, – если бы знали Джеймсона.

Он оставался собой – любителем острых ощущений, жаждущим, идущим на риск – и был гораздо большим.

– Как он отреагировал, когда узнал, что вы отказались от большей части состояния его семьи?

– Сначала это его поразило, – признала я. – Но в конце концов это стало игрой – для всех них.

– Для всех Хоторнов?

В этот раз я попыталась улыбаться не так сильно.

– Для всех мальчиков.

– Мальчики, братья Хоторны. Половина мира влюблена в них сейчас больше, чем когда-либо.

Это не было вопросом, поэтому я промолчала.

– Вы сказали, что, после того как прошел шок от вашего решения, раздавать деньги стало игрой для братьев Хоторнов?

Все в этой жизни – игра, Эйвери Грэмбс. Главное, что каждый должен для себя решить – станет ли он стремиться к победе.

– Это игра на время, мы ищем правильные цели и правильные организации, чтобы дать им деньги, – объяснила я.

– Главным условием создания вашего фонда было то, что все деньги должны истратиться в течение пяти лет. Почему?

Это был более удобный вопрос, чем она думала.

– Большие изменения требуют больших дел, – сказала я. – Копить деньги и медленно распределять их с течением времени никогда не казалось мне правильным решением.

– Значит, вы обратились к экспертам.

– Да, к экспертам, – подтвердила я. – Академикам, людям, твердо стоящим на ногах, и даже просто людям с масштабными идеями. У нас были открытые вакансии на места в совете директоров, и сейчас в фонде работает более сотни людей. В нашей команде есть все: от лауреатов Нобелевской премии и стипендии Макартура до правозащитников, медицинских работников, жертв домашнего насилия, заключенных и целой дюжины активистов в возрасте до восемнадцати лет. Вместе мы разрабатываем и анализируем планы действий.

– И рассматриваете предложения, – журналистка вторила моему задумчивому тону. – Любой желающий может подать предложение в Фонд «Анна, одинаково читается с начала и с конца».

– Любой, – подтвердила я. – Мы хотим получить лучшие идеи и лучших людей. Вы можете быть кем угодно, откуда угодно. Вы можете чувствовать себя никем. Мы хотим услышать вас.

– Как придумали название фонда?

Я подумала о Тоби, о маме.

– Это, – произнесла я, весь мир наблюдал за мной, – загадка.

– Говоря о загадках… – Изменение в тоне ее голоса предупредило меня, что мы подходим к более серьезным темам. – Почему? – Вопрос повис в воздухе, но затем интервьюер продолжила: – Почему, получив в наследство одно из крупнейших состояний в мире, вы отдали почти все? Вы святая?

Я фыркнула, что, вероятно, будет не очень хорошо смотреться в глазах миллионов, но я ничего не могла с собой поделать.

– Вы правда думаете, что если бы я была святой, – сказала я, – то я бы оставила себе два миллиарда долларов? – Я покачала головой, при этом мои волосы рассыпались по плечам. – Вы понимаете, сколько это денег?

Я не чувствовала агрессии и надеялась, что ее не прозвучало в моем голосе.

– Я могла бы тратить сто миллионов долларов в год, – объяснила я, – каждый год в течение всей моей жизни, и после этого все равно остался бы шанс, что после смерти у меня будет больше денег, чем сейчас.

Деньги делали деньги – и чем больше их было, тем выше была норма прибыли.

– Но честно, – добавила я, – я не могу потратить сто миллионов долларов в год. Физически не могу! Так что нет, я не святая. Если вам действительно это интересно, я довольно эгоистична.

– Эгоистична, – повторила она. – И раздаете двадцать восемь миллиардов долларов? Девяносто четыре процента всех ваших активов. И думаете, вас надо спросить, почему вы не делаете больше?

– Почему нет? – ответила я. – Однажды мне сказали, что с таким состоянием в определенный момент дело становится уже не в деньгах, потому что вы не смогли бы потратить миллиарды, даже если бы попытались. А во власти. – Я опустила взгляд. – И я не думаю, что кто-то должен обладать такой властью, особенно я.

Мне было интересно, наблюдал ли за этим Винсент Блейк, или Иви, или кто-нибудь из других крупных игроков, которых я встречала с тех пор, как получила наследство.

– И семья Хоторнов в самом деле смирилась с этим? – спросила журналистка. В ее голосе также не звучало агрессии. Только интерес и глубокое сочувствие. – Парни? Грэйсон Хоторн бросил Гарвард. За последние шесть месяцев у Джеймсона Хоторна появились проблемы с законом по меньшей мере на трех континентах. Недавно сообщалось, что Ксандр Хоторн работает механиком.

Ксандр работал с Исайей – как в его мастерской, так и над несколькими новыми технологиями, от которых они были без ума. Грэйсон бросил Гарвард, чтобы полностью направить свои силы на проект раздачи денег. А единственная причина, по которой Джеймсона арестовывали – или почти арестовывали так много раз, заключалась в том, что он не мог отказаться от пари.

Особенно от моих.