Последний гетман

Утром, чуть забрезжил свет, Бог послал гонца. Поскольку у всех часовых гонец спрашивал «ясновельможного гетьмана», его после некоторых проволочек и подзатыльников – что за настырный какой-то хохол? – провели-таки к командиру измайловцев. Сыскать его было немудрено: он полеживал при свете костра на плаще рядом с Григорием Орловым и время от времени бубнил:

Необходимая судьба
Во всех народах положила,
Дабы военная труба…

На соседнем синем офицерском плаще богатырски храпел Орлов. Он-то знать не знал академических пиитов; хорошо поразмялись в седле, хорошо при ночном костре закусили, чего же боле? Но неугомонный измай-ловец, отхлебнув подогретого вина, не очень уверенным голосом продолжал:

Дабы военная труба
Унылых к бодрости будила!…

Не труба – собственный доверенный денщик, ухмыляясь, под бок толкнул:

– Ваше сиятельство! Какой-то дурной хохляк «гетьмана» спрашивает. Мы уж в шею его было…

Кирилл Разумовский очнулся от бездумных песнопений:

– Гетьмана, говоришь?.. Зови сюда.

Привели хохляка. Знакомым оказался: один из служек старшего брата. Склонившись непокрытой головой – казацкую шапку в потасовке где-то сбили, – подал запечатанный конвертик.

– Сейчас прочту, а пока испей, – в свой же бокал и налил.

Служка служкой, а махнул_по-казацки, безбоязненно вопросив:

– Яще можливо?..

– Можно! – не глядя, подтолкнул флягу, читая коряво, в спешке набросанное послание.

Старший брат не был великим грамотеем, но тут уж слишком…

«Вести до нас доходят поганые… незнамо, что гар-бузят… мы оказались в заложниках татарских… твоя графинюшка и дочки в Ориен.бауме, да! Там же бал намечался, ей нельзя было отказаться, а сей час за мной голштинцев послали, чтоб я тебя сюда вызвал и отговорил от глупства… как же, тебя отговоришь! Выручай нас, брат, коль жив!…»

Дальше не читал, пнул сапогом под бок Орлову. Тот лишь новую громовую руладу носом пустил, пришлось пинок повторить, покрепче.

– Что? Опохмеляться пора?

Кирилл сунул было бумагу ему под нос, но Орлов отмахнулся:

– Разве так опохмеляют?..

Был он не больший грамотей, чем граф Алексей Разумовский.

– Слушайте!…

Слушать Орлов мог, лишь дважды приложившись к бокалу. Зато диспозицию понял сразу:

– Хочете поднимать Измайловский полк? Но как можно без Государыни? Мы присягу давали…

– Верно, давали, а ежели там погибают…

– Погибнуть – не дадим! Вы же, граф, после Государыни второй командир. Одному полку в Гросседорфскую баталию втягиваться безрассудно… Пошлите одного конца к Алехану, чтоб поторапливался со своими гусарами, а второго к казачкам, нечего им чухонок щипать, пускай выручают заложников… как мы выручали бедолаг при Гросседорфе…

Говорил Орлов дело. Кирилл Разумовский тут же кликнул ординарца, велел ему подобрать двух парных, надежных концов – чтоб парно скакали, на случай какой нескладухи.

Едва цокот копыт затих, как он толкнул, теперь уже рукой, улегшегося было вновь Орлова:- Не выдадите, если я немного раньше уговоренного срока зарю пробью?

Орлов обиженно вскинулся:

– За кого вы меня принимаете, граф? Бейте! Кирилл кивнул ординарцу:

– Трубите общий сбор! И Орлову:

– Подремите еще, пока собираются… Тот и без подсказки уже храпел.

Ни Орлов, ни Разумовский знать не знали, что происходило в это время в Ораниенбауме…

На 29 июня был назначен большой бал, всеобщее придворное гулянье, катанье на лодках, пиры в дворцовых залах и на лужайке. Жене гетмана Екатерине Ивановне, которая в это время находилась у Алексея Разумовского в Гостилицах, поступило, разумеется, персональное приглашение еще накануне. Алексей Григорьевич скрывал свои опасения, объясняться не стал; чего доброго, пришлют нарочных голштинцев. В конце концов, в пику мужьям не станут же воевать с женами. В Ораниенбауме находился почти весь двор; канцлер Воронцов с братом Романом, фельдмаршал граф Миних, граф Александр Шувалов, князь Никита Трубецкой, вице-канцлер князь Голицын, трое Нарышкиных. Все мужья – при женах; под покровительством Елизаветы Романовны. От царских приглашений даже гетманшам нельзя отказаться. Нет, надо ехать. Одно присоветовал многомудрый Алексей Григорьевич: дочек с собой не брать. Не будут связывать руки, так, графинюшка? Екатерина Ивановна в одиннадцатый раз разродилась, сынком Иваном, но была в добром телесном здравии. Если не принимать во внимание бесконечных нервных припадков; Алексей Григорьевич называл сие «поздним девством».

В то время как Измайловский, Семеновский, Преображенский и другие полки присягали новой Императрице, в Ораниенбауме шло безудержное веселье. Поэтому не сразу хватились Екатерины Алексеевны. Как, она еще в Монплезире?! Петр Федорович решив самолично туда нагрянуть и дать взбучку.