Последний грех

Иван теперь уже смотрел на Соколова не отрываясь, в его взгляде читались одновременно вызов и триумф. Он явно был доволен собой и хотел, чтобы старший товарищ тоже оценил проделанную им работу. И – чего уж греха таить – немного позавидовал. Но милиционер отреагировал очень сдержанно:

– Нет, не знаю, конечно. Да и не мое это дело.

Губы Миронова невольно поджались – ответ ему не понравился. Без сомнения, он ждал другой, более эмоциональной реакции. Но сдаваться журналист не собирался. Если Святослава не заинтересовали его вопросы, намекающие на знание особенной информации, то уж сама-то информация поразит на сто процентов. Впрочем, гнался Иван не только за восхищением и признанием от старшего и уважаемого им человека. Гораздо интереснее ему было докопаться до правды. И поделиться ею, помочь увидеть эту правду другим, а если получится, то и воздать по заслугам преступнику. Юношеская страсть к детективам и обостренное чувство справедливости всегда помогали журналисту в работе, он привык прислушиваться к тому, что они ему подсказывали. Сейчас они внятно говорили, что найденными сведениями необходимо поделиться со следствием… Вернее, с конкретным оперативником.

– Как вы знаете, монахам дают новые имена, – начал Миронов издалека. – И как его звали в миру, мы не знаем. Знаем одно – лет семь назад в одном маленьком монастыре на Северном Кавказе служил монах, отец Авраам. Сын чеченки и русского священника, внук известного местного старейшины. Местные почитали его за святого и не трогали, даже когда началась вся эта неразбериха.

А он ходил к самым отмороженным боевикам и как мог вымаливал у них пленных. Иногда это удавалось. Так вот, однажды он привез на своем ослике исхудалого высокого человека в солдатской форме. Контуженного. Говорить тот не мог, ничего не помнил. Документов нет, ничего нет. Попросил знаками остаться при храме. Ему говорят: давай мы твое фото отправим в армию, родные найдут. Он: не надо, мол, нет никого. Ну и оставили его. Потом перевезли чуть подальше, боялись, что нагрянут боевики и казнят его.

Этот новый монастырь был покрупнее. Сначала он был трудником, потом послушником. Так и не говорил ничего. Только молился про себя. Добрый был очень. Работал много, братии помогал, самые тяжелые послушания выполнял: туалеты там мыл, за ранеными ухаживал. Постился, молился, работал. Ну, потом стал иноком Романом.

И что? Начал чудеса творить. Исцелял людей. И все не говорил ничего. А там уж и слухи поползли про него. Со всей страны народ к нему в монастырь стал стекаться. Никому он не отказывал, а чтобы в прелесть не впасть, ушел из монастыря и жил рядом в какой-то норе. Монастырь этот известным уже стал, уже и высшие чины к нему стали приезжать, приглашать его к себе, а он все отказывался. И вот в один прекрасный день у него было видение, что старец Иона из Медвежьего ему говорит: спаси этот город. Омой его свежей кровью. Улучши его своим делом, а слова тут уже не помогут.

– Даже так? – удивился Соколов и покачал головой.

– Да, так, – ответил журналист недовольно.

Было заметно, что история произвела куда меньшее впечатление, чем рассчитывал Иван. Казалось, не слишком-то милиционер верит во все эти «чудеса», «видения» и «подвижничество». Не то чтобы враньем считает, но чем-то явно не от мира сего. Подобные вещи люди больше придумывают, а на самом деле такое – редкость… если вообще случается.

Миронов осознал, что для убеждения ему понадобится тяжелая артиллерия, а не просто занимательные истории. И он постарался уже в который раз подвести собеседника к очевидному с точки зрения самого журналиста выводу:

– Это мне, собственно, сам отец Роман и рассказал. И вот после этого видения он просится уйти из своего монастыря – то есть опять начинает говорить – и переезжает сюда. И тут сразу… я хочу подчеркнуть – сразу! – прямо с первого дня начинаются убийства. Как только он приехал. Я, конечно, ни о чем конкретно не говорю, но все-таки!

Из груди Святослава вырвался тяжелый вздох. Глянув искоса на своего спутника, он заговорил, делая акцент буквально на каждом слове, чтобы сказанное лучше доходило:

– Ну, предположим, даже если и так. Даже если и так, какие у вас улики? Или так, голословные подозрения просто?

«Как с маленьким со мной говорит», – с обидой фыркнул про себя Иван. А вслух уверенно заявил:

– Так ведь Урус-Егор! Все же совпадает!

– Ничего пока не совпадает.

– А вот и совпадает, – не собирался сдаваться журналист. Он горячился все больше и больше, стремясь доказать свою правоту и обижаясь, что собеседник считает его доводы недостаточно вескими. – Я ведь не какой-нибудь там щелкопер. Я, извините, русский журналист. Позвонил ребятам из архива, фотки они мне переслали, информацию по нему. Там все засекречено, но кое-что нарыли. Я сравнил – и все совпало! Вот!