Последний император

Ёсиока очень любил рисовать тушью. Однажды он нарисовал картину, изображающую бамбук, и попросил Чжэн Сяосюя написать стихи к ней, а меня — сделать надпись (какую именно, я теперь уже не помню). Затем он подарил свою картину матери японского императора Хирохито — вдовствующей императрице, репродукция картины была опубликована в газете. Не знаю, с этого ли пошла слава о нем как о художнике, но но определенно сказать, что Ёсиока рассчитывал с помощью картины добиться не звания художника, а какого-либо другого более стоящего звания. После того как я побывал с визитом в Японии, вдовствующая императрица стала поддерживать со мной постоянную связь. Мы непрерывно дарили друг другу подарки, и все это делалось через Ёсиоку. После того как он подарил императрице свою картину, общение между Токио и Чанчунем стало еще более регулярным.

Конечно, то, что Ёсиока ежегодно ездил в Японию и поддерживал связь между императорскими семьями Японии и Маньчжоу-Го, он делал не по собственной инициативе. Но каждая такая поездка, как мне казалось, имела для него глубокий смысл. Однажды он увидел у меня приемник с магнитофоном. Словно увидев что-то необыкновенное, он спросил меня:

— На нем можно делать запись?

— Да, — сказал я и достал ленту, чтобы продемонстрировать ему. Когда я установил пленку, он сказал:

— Я научу ваше величество нескольким японским фразам! Хм! — И он произнес по-японски: — Я желаю японскому императору доброго здоровья!

Я повторил за ним:

— Я желаю японскому императору доброго здоровья!

Это сразу было записано на магнитофон. Ёсиока дважды прослушал запись и, очень довольный, взял ее себе.

— Когда я поеду в Токио, то преподнесу эту запись его величеству императору! — заявил он.

В разговоре Ёсиока часто употреблял междометие "хм! хм!", при этом брови его взлетали ввысь. Эта привычка вызывала у меня с каждым днем все более неприятное ощущение. Постепенно в наших отношениях произошли перемены.

В 1934 году я посетил Японию. Вдовствующая императрица подарила мне несколько сочиненных ею стихотворений. В это время мне приятнее всего было слышать слова Ёсиоки:

— Вдовствующая императрица как мать вашему величеству, и поскольку я почти являюсь родственником вашего величества это тоже делает мне честь.

В то время он говорил Пу Цзе:

- Вы и я связаны, как рука и нога, я не могу говорить о таких отношениях с императором, но считаю, чувствую себя по отношению к нему как палец ноги к пальцу руки. Мы почти родственники.

К 1936 году его речи изменились:

— Япония подобна отцу вашего величества. Хм! Квантунская армия представляет Японию. Поэтому командующий Квантунской армией тоже как отец вашему величеству. Хм!

А потом он дошел до того, что стал говорить:

— Квантунская армия является вашим отцом, а я — представитель Квантунской армии. Хм!

В дальнейшем Ёсиока стал постоянно приходить во дворец. Иногда, пробыв не более десяти минут, он уходил, а через пять минут возвращался снова. Для этого у него не было никаких серьезных причин. Например, то он забыл что-то сказать или забыл спросить меня, есть ли какие-нибудь дела на завтра, которые он должен сделать, и т. п. Мне всегда казалось, что такими внезапными приходами он просто проверял меня.

Чтобы он не сомневался во мне, я сразу же принимал его, как только узнавал о его приходе, стараясь, чтобы он меньше ждал в приемной. Я принимал его даже во время обеда.

Императорские манифесты

Все учащиеся маньчжурских школ были обязаны учить наизусть мои манифесты. В годовщину обнародования тех или иных манифестов во всех школах, учреждениях, воинских подразделениях устраивались митинги, на которых зачитывался текст манифеста. Мне рассказывали, что в школах это происходило так. Все учителя и школьники торжественно выстраивались перед трибуной: учителя впереди, а школьники — позади них. Затем из здания выходил в белых перчатках заведующий учебной и воспитательной работой, высоко держа над головой манифест, обернутый куском желтой материи. Присутствующие застывали в почтительном поклоне. Заведующий поднимался на трибуну, клал верток на стол, затем разворачивал его, открывал желтый деревянный ларец, извлекал свиток с манифестом и вручал его директору школы. Последний, тоже в белых перчатках, принимал сверток и, обращаясь ко всем, начинал читать. Так, например, 2 мая зачитывался Манифест наставления народу по случаю возвращения императора, изданный в 1935 году, после моего возвращения из первой поездки в Японию. Его текст гласил:

"С тех пор как мы взошли на трон, мы всегда стремились нанести личный визит императорскому дому Японии, развивать и укреплять нашу дружбу и тесные контакты, чтобы тем самым выразить ему наше искреннее восхищение. Благодаря нашей поездке на Восток мы смогли выполнить наше заветное желание. Японский императорский дом встретил нас с исключительным радушием и гостеприимством, его подданные отнеслись к нам с искренним энтузиазмом, с большим почтением и учтивостью. Эти встречи оставили в наших сердцах неизгладимый след, и мы никогда их не забудем.