Последний император

Так называемая дворцовая охрана состояла из отрядов, которые я содержал на личные средства. Ее возникновение было связано не только с желанием иметь личную охрану, но и преследовало ту же цель, что и посылка Пу Цзе в Японию, в военное училище: я стремился создать свой костяк армии. В дворцовой охране было 300 человек, и все они проходили офицерскую подготовку. Тун Цзисюнь, ведавший их обучением, давно говорил мне, что командование Квантунской армии недовольно этим. Я не обращал внимания на его замечания до тех пор, пока не произошло следующее. 28 июня часть охранников отправилась погулять в парк и поспорила там с несколькими японцами в штатском из-за проката лодок. В это время откуда-то набежало множество японцев, и они начали драку. Разозленная охрана оказала сопротивление, применив приемы китайской борьбы. Японцы, видя, что с охранниками справиться трудно, натравили на них овчарок. Охранники убили собак, прорвали окружение и вернулись в свои казармы. Спустя некоторое время к Тун Цзисюню явились японские жандармы и потребовали выдать им тех, кто находился в парке. Со страху Тун Цзисюнь назвал охранников, и их увели жандармы. Японцы заставляли их сознаться в антиманьчжоугоской и антияпонской деятельности, те не признавали себя виновными, и их жестоко пытали. Стало ясно, что все это заранее подстроили японцы: в штатском были военные, среди пострадавших находилось двое советников Квантунской армии, собаки тоже принадлежали японской армии. Услышав, что японцы арестовали моих охранников, я подумал, что это случайность, и просил Ёсиоку поговорить с командованием. Вернувшись, он передал мне три следующих условия начальника штаба Квантунской армии Тодзе:

1. Ответственный за дворцовую охрану Тун Цзисюнь должен извиниться перед ранеными советниками Квантунской армии.

2. Виновники инцидента должны быть высланы за пределы страны.

3. В дальнейшем не допускать повторения подобных случаев.

Я обещал выполнить все условия. Вслед за этим меня заставили освободить Тун Цзисюня от обязанностей начальника дворцовой охраны и передать эту должность японцу Нагао.

Я должен был сократить численность своей охраны и заменить находившиеся у нее на вооружении винтовки на пистолеты.

Еще раньше для создания своих собственных сил я посылал в Японию несколько групп молодежи учиться военному делу. Неожиданно после их возвращения все они, в том числе и Пу Цзе, были назначены на должности в военном ведомстве, и я вообще не имел к ним никакого отношения. И вот теперь моя личная охрана попала под полный контроль японцев. Так рассеялись все мои иллюзии.

Когда 7 июля 1937 года началась война между Японией и Китаем и японская армия захватила Пекин, у некоторых маньчжурских князей и цинских ветеранов в Пекине появилась надежда на восстановление прежних порядков. Но для меня уже стало ясно, что это теперь невозможно. Я думал лишь об одном: как в этих условиях сохранить свою безопасность и как приспособиться к Ёсиоке — этому олицетворению Квантунской армии?

Ёсиока Ясунори

Квантунская армия была подобна сильному источнику тока высокого напряжения. Я был точным и послушным электродвигателем, а Ёсиока Ясунори — электропроводом с прекрасной проводимостью.

Это был небольшого роста японец из Кагосимы, с выступающими скулами и усиками. С 1935 года и вплоть до капитуляции Японии в 1945 году он находился рядом со мной и вместе со мной был взят в плен Советской армией. В течение последних десяти лет он от подполковника сухопутных войск постепенно поднялся до генерал-лейтенанта. Ёсиока занимал две должности: он был старшим советником Квантунской армии и атташе при императорском доме Маньчжоу-Го. Последнее было японским названием. Собственно говоря, как переводится это название, не так уж важно, так как оно все равно не отражало самой деятельности Ёсиоки. Фактически он был как бы одушевленным электропроводом. Каждая мысль Квантунской армии передавалась мне через него. Куда ехать на прием, кому отдавать честь, каких принимать гостей, как инструктировать чиновников и народ, когда поднять рюмку с тостом, даже как улыбаться и кивать — все это я делал по указанию Ёсиоки. С какими людьми я мог встречаться и с какими нет, на каких собраниях присутствовать и что говорить — во всем я слушался его. Текст моего выступления он заранее писал мне на бумаге на своем японизированном китайском языке.