Последний император

Последняя фраза навела меня на мысль. Конечно, ведь у меня еще есть масса всяких драгоценностей и украшений, уж в этом-то никто не сравнится со мной. Кроме спрятанного в двойном дне чемодана, у меня было некоторое количество драгоценностей, которые я не утаил, и среди них — бесценный комплект из трех печатей, искусно вырезанный из трех взаимосвязанных друг с другом кусков драгоценного камня. Эти печати были сделаны для императора Цяньлуна после того, как он оставил трон, и я, чтобы показать собственную "сознательность", решил отдать эти драгоценные печати.

Решил и сразу стал действовать. Помню, однажды служащий тюрьмы объявил с караульной вышки о пятой победе добровольцев на корейском фронте. Кто-то из заключенных — не знаю, кто именно, — прослушав сообщение, сразу обратился с просьбой направить его добровольцем на корейский фронт. Вслед за ним с подобной просьбой обратились многие, а некоторые тут же вырывали листки из тетради и писали заявления. Разумеется, начальство не разрешило. Потом я невольно подумал с некоторой завистью: "Эти люди уже проявили "сознательность" без какого-либо риска для себя" — и решил не отставать, не давать опередить себя, чтобы никто не подумал, что я им подражаю. Как раз в этот день тюрьму приехал инспектировать ответственный работник правительства.

Сквозь решетку я узнал в нем того самого человека, который в Шэньяне советовал мне не волноваться. "Если принести свои драгоценности этому человеку, эффект будет значительно сильнее", — решил я. Когда он подошел к нашей камере, я низко поклонился и сказал:

— Господин начальник, позвольте сказать. У меня есть одна вещь, которую я хотел бы подарить народному правительству…

Я вынул драгоценные печати Цяньлуна, чтобы отдать ему. Он закивал, но не взял их.

Для меня непонятней всего было то, что, общаясь с работниками тюрьмы — начальником, служащими, надзирателями, поварами, врачами, санитарами, — заключенные остро ощущали, что их положение отличается от прежнего. Здесь они были заключенными, но не теряли чувства собственного достоинства; а в прошлом они хоть и считались знатными аристократами, людьми, стоящими над тысячами других, на самом деле были сущими рабами. И чем больше раздумывали мои племянники, тем отчетливей осознавали, что их молодость прошла бесславно. Когда, возвращаясь на родину, мы остановились в Шэньяне, с нашего поезда сошла одна работница. Охраняя государственное имущество, она получила увечье, а теперь на вокзале ее встречали представители всех слоев населения города. Мои племянники в поезд выслушали историю этой молодой женщины от бойцов государственной безопасности и впервые узнали, что в Китае, оказывается, такая необыкновенная молодежь. Они услышали также рассказы о героизме добровольцев, о подвигах в социалистическом строительстве, и это раскрыло им глаза. Непрерывные сравнения невольно заставили их задуматься над многими вопросами.

Все это постепенно привело к тому, что они изменились сами У них появилось серьезное отношение к занятиям, и мало-помалу они стали рассказывать служащим тюрьмы все о своем прошлом.

Я сидел, прислонившись к стене, и думал стоской: "А коммунисты и в самом деле опасны. Каким образом они сумели их так изменить?" Меня немного успокаивало лишь то, что муж сестры и младшие братья еще оставались прежними. Однако это не уменьшало моей тревоги: донесет ли Сяо Жуй на меня властям? Кроме гнева и беспокойства, я ощутил всю трудность положения, в котором оказался. На дне чемодана я спрятал 468 специально отобранных украшений из платины, золота, бриллиантов, жемчуга. Я считал, что этого мне будет достаточно для дальнейшей жизни. Без них я просто не мог бы существовать, даже если бы меня освободили, так как у меня и мысли не было самому зарабатывать на существование. Отдать драгоценности? Я так долго их скрывал, а теперь взять и принести? Это лишь доказывало бы, что раньше я говорил неправду. Продолжать скрывать их? Но о них знал не только Сяо Жуй, знали и все остальные. "Если отдать все самому, то можно рассчитывать на снисхождение" — эти слова то всплывали у меня в памяти, то вновь исчезали.