Последний император

Газета "Шуньтянь шибао" была ежедневной коммерческой газетой, контролируемой японской дипломатической миссией. И, говоря о горячих симпатиях, которые в те дни проявляли ко мне японцы, нельзя не упомянуть и о ней. Газета не действовала, как полковник Такэмото, втайне от всех. Пользуясь особыми полномочиями, она выступала открыто, распуская самые невероятные слухи. Например, на следующий день после моего приезда в Северную резиденцию в ней один за другим были опубликованы целые обзоры о безграничном "сочувствии императорскому двору" и столь же безграничной "ненависти к временному правительству и национальной армии". Используя в изобилии такие слова, как "притеснение двора", "бедственное положение", а также такие сравнения, как "гора Тайшань придавила яйцо", "вдовы и сирота", "бандиты-похитители", газета сочиняла и усиленно раздувала истории о "массовых самоубийствах маньчжуров, волнениях среди монголов и тибетцев" и т. д. Печатались даже такие небылицы, будто "такая-то наложница пожертвовала жизнью в знак преданности династии Цин", "наложница Шу отрезала себе палец и кровью написала, что хочет собственным телом охранять ворота дворца", и "наложница Шу распустила волосы, сплела их с колесами, чтобы остановить колесницу". Другие иностранные газеты тоже публиковали подобные материалы, однако угнаться за "Шуньтянь шибао" им было явно не под силу.

Решение, принятое на распутье

У людей, находившихся в Северной резиденции, была общая радость, но отсутствовала единая точка зрения. Позднее Цзинь Лян писал в своем "Дневнике переворота":

"Войдя в столицу, Дуань Цижуй и Чжан Цзолинь отнеслись к нам очень дружественно, однако их дружба была лишь на словах. Все были введены в заблуждение, поверив, что возвращение во дворец неизбежно, и когда этого не произошло, начались разные толки. Одни говорили, что мне не следовало разрешать менять ни одного слова в "Льготных условиях"; другие считали, что император должен вернуться во дворец с восстановленным титулом; третьи — что ему нужно изменить свой титул на "уединившийся император"; четвертые предлагали сократить ежегодные ассигнования, сохранив, однако, иностранные гарантии; пятые — переехать в загородный летний дворец Ихэюань; шестые — купить дом в восточной части города. Но поскольку реальная власть находилась в руках других людей, все эти планы оставались лишь пустой мечтой".

Вихрь событий 5 ноября 1924 года выхватил меня из Запретного города и бросил на распутье. Передо мной было три пути: первый диктовался новыми "Льготными условиями" и заключался в утрате императорского титула и прежних почестей. Я мог стать обыкновенным человеком, обладающим огромными богатствами и земельными владениями. Второй путь требовал заручиться поддержкой сочувствующих, аннулировать новые "Льготные условия" национальной армии и возвратиться к старым временам Юань Шикая, то есть вернуть себе титул и дворец. Третий путь был самым долгим и извилистым. Он вел за океан, а затем возвращался к Запретному городу, который тогда должен был стать таким Запретным городом, каким он был до Синьхайской революции. В те времена это называлось "планировать реставрацию в расчете на внешние силы".

Я находился на распутье, окруженный разными людьми и слушая их бесконечные споры. О первом пути не могло быть и речи, а в выборе двух других возникли разногласия. Даже у единомышленников имелись свои конкретные предложения и подробные планы действий. Каждый высказывал мне собственные идеи, предлагая себя в провожатые.

Когда я только что появился в Северной резиденции, центральным вопросом был вопрос о безопасности моего местопребывания. Спорили без конца о том, оставаться ли мне в Северной резиденции или искать способ выскользнуть и укрыться в Посольском квартале. Ранее я уже упоминал, что за это высказывался Чжэн Сяосюй, находившийся в изоляции, и Джонстон, не выражавший своего мнения открыто. Противоположной точки зрения придерживались князья и императорские наставники во главе с моим отцом. Спор закончился поражением Чжэн Сяосюя. После того как были отменены ограничения на право входа в резиденцию, вновь возник вопрос о возможном выезде за границу и о восстановлении "Льготных условий". За "медленный выезд были Цзинь Лян и Ло Чжэньюй (Джонстон по-прежнему не высказывал своего мнения), против выступали мои наставники во главе с отцом. Их стрелы, направленные в передовой авангард — в Цзинь Ляна, достигли цели. Но это была лишь кажущаяся победа. Наконец Чжэн Сяосюй, Ло Чжэньюй и Джонстон объединились и заставили Чэнь Баошэня пойти на уступки. Когда же снова встал вопрос, опасно ли мое местонахождение и необходимо ли сначала укрыться в Посольском квартале, князья и сановники вынуждены были отступить.