Последний императорский отбор

– Каких демонстраций? – сухо поинтересовалась, медленно обводя взглядом комнату. Здесь, как и в императорском дворце Лимпии, не жалели ни золота, ни мрамора, ни дорогих тканей. Кричащая роскошь, скорее излишняя, чем уместная. Кабинет должен быть лаконичен и строг, а не сиять, как бальный зал, золотой лепниной на потолке, огромной хрустальной люстрой, белоснежными коврами на полу, мраморными фигурами обнаженных женщин, застывшими в углах комнаты в разных позах. Я помимо воли скривилась. С другой стороны, вынужденный постоянно обитать здесь император заперт в холодном замке, вдали от дома и родных. Незавидная участь. Пусть развлекается как хочет.

Амедал уселся напротив меня и хмуро скривился.

– Недавно я узнал, что бывший офицер, служивший здесь, проговорился жене. Не осталось никого… – Он принялся, словно напоказ, загибать пальцы: – Ни офицера, ни его молодой жены, ни двух его детей, ни матерей, ни отцов, ни братьев, ни сестер с обеих сторон. В контракте четко указано – до третьего колена.

– Вы чудовище, – меня пробрала невольная дрожь.

– Я?! – Император сузил глаза, в них разгоралась ярость: – Он был предупрежден. Он получил деньги. Дал клятву. – Владыка рубил словами, словно топором, бравируя своей жестокостью.

– И сколько было подобных демонстраций? – прервала его я.

– Достаточно для того, чтобы все, кто на меня работает, знали, что с ними и с их семьями случится, если они откроют рот.

Вот почему ни мама, ни отец никогда не рассказывали об императоре, как мы с сестрами их ни просили. Вот почему мама, выросшая в столице, уехала как можно дальше на край континента, и вот почему, когда пришло приглашение на отбор невест, родители так испугались.

– Если вы искали «слышащую», то к чему было продолжать отбор? Вы меня нашли в первый же день.

– Ты считаешь, у меня много развлечений в этой тюрьме, где я живу? – зло прошипел Амедал. – Конечно, я бы выбрал тебя в любом случае, будь ты уродиной или невежественной деревенщиной.

– Зачем тогда остальные?

На лице императора расцвела странная ухмылка.

– Тебе же нужны фрейлины? – Мерзкие пошловатые интонации в голосе заставили похолодеть. Макс говорил, что Адриану нравятся блондинки, а остальные шесть девушек белокурые.

– Не особо, – медленно выдавила из себя.

– Нужны, – с нажимом повторил он, – а мне нужны послушные, кроткие, слабые девушки, трусливые и бесхарактерные, которые будут молчать и исполнять мои прихоти. Я отобрал именно таких. Они прибудут через несколько дней. Жду не дождусь.

Да у него тут планируется цветник? Все комфорты Его Императорского Величества? Не много ли – шесть фавориток?

– И как вы собираетесь переместить их сюда? Сами говорили, что нужно добровольное согласие.

– Они и согласились. На работу фрейлинами императрицы. Проблем не будет.

Я с ужасом вспомнила восторженную семнадцатилетнюю Марианну, которая больше всего на свете хотела остаться во дворце, рядом с императором. Неужели и мама? Я споткнулась на этой мысли. Она же несколько лет была фрейлиной предыдущей императрицы? Надеюсь, ее минула сия участь. Или нет?

Я глубоко вздохнула и прикрыла глаза, решительно отбрасывая, отрезая себя от вида самодовольного мужчины, развалившегося в кресле. Как же я смогу полюбить это чудовище за тот месяц, который мне отведен? Пока он не дает мне ни единого шанса даже на симпатию. Жутко разболелась голова, то ли от усталости, то ли начала проявляться обещанная загадочная болезнь, настигающая при переходе через барьер.

– Я предупреждал, – холодный голос императора заставил внутренне содрогнуться.

От сильной головной боли начало подташнивать. Я со стоном закрыла глаза, впиваясь ногтями в ладони.

– Остальное потом, – раздался надо мной голос императора, – тебе совсем плохо. Позову слуг.

Сил хватило лишь на то, чтобы согласно угукнуть. Хлопнула дверь, меня подняли на руки и куда-то понесли. Опустили на мягкую постель. Ловкие тонкие пальцы, по всей видимости, женские, освободили от платья. К губам поднесли какое-то питье. Я сделала пару глотков и отключилась.

Глава 9

В итоге я заболела по-настоящему. Сказался ли стресс, жуткий постоянный холод или переход на эту сторону – не знаю. Неделю я провела в кровати, выкашливая легкие, нос был заложен, из глаз текли слезы. Ни тошноты, ни рвоты, обещанной императором, не было, может быть, потому, что я ничего не ела. За двадцать пять лет своей жизни я ни разу не болела простудой. Да и как болеть, если зим у нас нет, а единственная пакость, которая может уложить в постель, – солнечный или тепловой удар.

За мной ухаживала молоденькая горничная, звали ее Битрисс. Ей было двадцать два года, у нее были светлые (как и ожидалось) волосы и хитрые бегающие глаза.

Первый вопрос, который я задала ей слабым голосом, был все о том же. И ее ответ не отличался от императорского. Хоть в чем-то он не соврал.