Последний интегратор (СИ)

Только на тротуаре у одного дома в позе луна-парковского сфинкса лежал огромный пёс. Пёс с длинной чёрной шерстью, с висящими ушами, сильными лапами, мокрым носом. Не собака, а медведь. Но медведь с умными, человеческими глазами. Эти глаза из-под густых бровей внимательно глядели на пришельцев. Длинный, распушённый хвост оставался неподвижен. Пёс был не очень рад встрече.

Карапчевский шагнул к псу. Я представил, как этот медведь нападает на Карапчевского...

Хвост огромного зверя медленно качнулся в одну сторону, затем в другую. Пёс встал и сильнее замахал хвостом. Карапчевский прикоснулся к крупной голове, его пальцы утонули в шерсти. Шерсть на голове пса разделялась на прямой пробор. Это ещё более очеловечивало его облик.

Я тоже подошёл и погладил пса по спине. Шерсть была чистая, блестящая. Хозяин много времени тратил на уход за своим питомцем. Хвост забил по моим бёдрам. Пёс повернулся в мою сторону и склонился носом к ботинкам. Он обнюхал грязь и поднял голову. В его умных глазах так и читалось: ай-ай-ай, ну, что за растяпа!

Мы стояли у одного из самых высоких и самых широких домов. Здесь чётко выделялось "ядро" -- сруб, за которым громоздились пристройки и надстройки. Над этим домом возвышалась башня. От неё был перекинут мост до такой же башни такого же большого дома на противоположной стороне улицы. Это был центр кхандского поселения. Цитадель.

Входа в цитадель не было видно. Снова игра: найди калитку.

Но у нас был провожатый. Пёс подошёл к высокому забору-стене, встал на дыбы и передними лапами навалился на доски. Когда под его напором калитка открылась, он исчез внутри. Мы пошли вслед за ним и оказались в коридоре. Перед нами была лестница. Мы поднялись по ступеням, прошли площадку, снова поднялись по ступеням. Весь путь мы проделали в полутьме.

Наконец через открытую дверь мы вошли в просторную комнату. Кажется, это было "ядро" дома. Все вещи -- стол, табуреты, сундуки, лавки, коробки, кубы и шары на полках -- были сделаны из дерева и украшены узорами. С потолка на нитках свисали деревянные птицы с узорчатыми крыльями и хвостами.

Здесь было светло. Вот только непонятно было, откуда струился свет. Как будто, кроме окон, были и ещё какие-то скрытые источники. Но не было видно ни лампочек, ни свечек.

Пахло стружками, смолой, сушёными травами.

За столом сидел старый кханд. У его ног лежал чёрный пёс.

-- Здравствуйте, Семён Кириллович, -- сказал Карапчевский.

-- Здравствуйте, Александр Дмитриевич, -- сказал старик. -- По делу или в гости?

Голос у него был глубокий, хрипловатый. Его причёсанные волосы и борода казались седыми, но они были серебристыми, словно кханды не седеют. Голубые глаза были огромные, ясные. Орехово-смуглое -- не от природы, а от солнца и ветра, -- лицо исполосовано морщинами, как у сказителя на рисунке Ин. П. Золотцова. Но одет он был не в тряпьё, а в чёрный костюм без галстука, чистый и выглаженный, немного старомодный.

-- По делу и в гости, -- сказал Карапчевский. -- А это Иван -- мой новый ассистент.

Я тихо поздоровался.

-- Рад познакомиться, -- сказал старик. -- Мы раньше не встречались?

-- Нет, -- сказал я.

Старик пристально посмотрел мне в лицо. Я не мог выдержать его взгляда. Голубые глаза жгли огнём.

-- Проходите за стол, -- сказал старик.

Карапчевский быстро разделся, разулся и прошёл к рукомойнику у двери. Мне было стыдно, что я впёрся в своих грязных ботинках в такую чистую комнату. Когда я их снял, то мне стало стыдно за носки.

Старик встал. Он был выше Карапчевского и даже выше меня. Он вставал и ходил не как старик, а как молодой человек. Он не кряхтел, не держался за поясницу, у него была прямая широкая спина и крепкие ноги. Он был похож на своего пса -- такой же большой и сильный.

-- И носки снимайте, -- сказал он.

Я посмотрел на Карапчевского, он кивнул. Гуров легко наклонился, без смущения взял ботинки с вложенными в них носками и пронёс их через всю комнату к другой двери. Он выставил ботинки за дверь, туда же прошёл пёс, и Гуров закрыл за ним дверь.

-- Успеют высохнуть, -- сказал он. -- А вы, Иван, умывайтесь.

Я сменил Карапчевского у рукомойника, тщательно вымыл руки под неожиданно тёплой водой и вытер их о свежее полотенце.

На столе стояли большой металлический чайник, маленький заварочный чайник, чашки, блюда со сладостями. Гуров налил всем чай. Чай по-кхандски -- чёрный, крепкий, с травами.

-- Семён Кириллович, -- сказал Карапчевский, -- вы знали, что Первая гимназия опять стала раздельной?

-- Знал, -- сказал Гуров.

-- Никто из родителей даже не возражал. А это была последняя совместная гимназия в городе. Теперь осталась только гимназия на Островах. Она формально совместная, но туда ходят только кханды.

-- Больше туда никто не ходит.

Карапчевский ошеломлённо смотрел на Гурова.

-- Как никто не ходит? -- спросил он. -- Её тоже закрыли? А мне опять не сообщили.

-- Пока не закрыли, -- сказал Гуров. -- Туда никто не ходит.

-- Почему?