Последний Исход

Чувствуя себя так, словно глотнул кипятка, Регарди подскочил на ноги, жадно глотая ртом воздух. Его по-прежнему не хватало, но тело обещало справиться. Теперь ему не нужно было дышать – по крайней мере, до тех пор пока ясный корень будет течь в его жилах. Он стал марионеткой, к которой вернулся кукловод. А между тем, из груди медленно поднимался огонь – огонь солукрая.

Чувства поспешно собирали информацию об окружающем мире, стараясь пролезть без очереди и впихнуть в голову Арлинга все – без остатка. Каменное небо над головой, каменный пол под ногами, каменные стены вокруг. Если это была клетка, то она была слишком большой для одного человека.

Пещера, догадался он и распахнул двери для звуков и запахов, которые стучались уже давно. Свод пещеры был высок и огромен. Он, словно куполом, накрывал каменное плато, заполненное человеческими телами. Люди были везде, даже на стенах, где, наверное, сидели в нишах. Казалось, что весь город спустился под землю, похоронив себя заживо. Толпа бесновалась, лихорадочно пульсируя и сливаясь в безобразное месиво плоти. Горцы тянули невнятные слова речитатива, повторяя за жрецами, которые во главе с Абиром раскачивались на возвышении в пяти салях от Арлинга. Так близко и так далеко одновременно.

Внимание привлекли каменные статуи чуть больше человеческого роста, которые окружали Подобного. Регарди не сразу догадался, что гиганты были людьми – ведь даже служителям бога нужна охрана. Их кожа была покрыта странным порошком, заглушающим запахи человеческого тела. Они не двигались и почти не дышали, словно опасались вдохнуть дурман, густо разлитый в воздухе. Неудивительно, что сначала Арлинг принял их за монументы. Он чувствовал запах клинков и колючие, цепкие взгляды, которыми стражи обшаривали толпу – в его сторону никто не смотрел. Похоже, Абир уже исключили из игры.

– Любовь к тебе, Нехебкай, разрывает оковы Пространства и Времени! Приди!

Толпа окружала со всех сторон кроме одной – позади не ощущалось ничего. За его спиной Арлинга, примерно в десяти салях, плато заканчивалось, обрываясь в бездну, заполненную едкими, тяжелыми испарениями, похожими на дым. Они плескался в пропасти, наползая на плато, но не поднимаясь выше каменных выступов, торчавших, словно редкие зубы, по всему краю. Выступы уходили влево и вправо, напоминая доски на пиратских кораблях, по которым пленников отправляют на корм рыбам. На них сидели знакомые ему люди. За долгие дни пути по Карах-Антару он выучил наизусть запах едва ли не каждого нарзида в караване Джаль-Бараката.

Нарзидам не дали ясного корня, но, вероятно, щедро угостили журависом. Одни сидели на коленях, медленно раскачиваясь под ритмы барабанов, другие безвольно лежали на каменном полу, изредка шевеля руками. У пленных забрали одежду, но нагота не смущала несчастных, которые находились где-то далеко от происходящего.

Сознание метнулось вдоль границы пропасти к другому краю – там тоже чувствовались тела, которые, как и нарзиды, почти не двигались. Ему хватило секунды, чтобы понять, чем те люди отличались от остальных. Мертвецы лежали бесформенной кучей, вповалку, едва не сваливаясь в бездну, которая могла бы стать для них отличной могилой. Вспомнились слова Абира о том, что лучшие слуги Нехебкая получат право на вторую жизнь. Значит, и тела Джаль-Бараката и Азатхана сейчас смотрели на него мертвыми глазами. Даже туман из бездны, курильницы и чаны с благовонными жидкостями, расставленные вокруг кучи мертвецов, были бессильны заглушить мерзкий, тошнотворный запах смерти.

Внимание Арлинга перескочило на пропасть. Там не было ничего кроме зловонного дыма, который временами со странным шипением вырывался вверх. Бездна настораживала сильнее толпы безумных фанатиков, хотя он и пытался убедить себя, что шипящие звуки из пропасти имели природное происхождение. Например, на дне мог находиться кратер вулкана. Арлинг ничего не знал о вулканах, но так было спокойнее. Он привык находить объяснения любым звукам. И было бы лучше, если эти объяснения были разумными.

Впрочем, ничто, происходящее в пещере, нельзя было назвать разумным. В трех-четырех салях от него начиналась колыхающаяся граница из живых тел, мало напоминающих человеческие. Длинные, испачканные засохшей глиной и грязью балахоны шелестели на худых горцах, словно опавшие листья. Каждый второй держал в руках предмет, похожий на погремушку. В паузах между словами Абира горцы вскидывали вверх руки и принимались трястись всем телом, энергично извиваясь в такт глухим ритмам барабанов. Тогда пещеру наполнял сухой, сыпучий звук, который напоминал шелест песка по палатке в разгар самума.

От людей пахло такими сильными дозами журависа, что от одного их дыхания чувствовался дурман, проникающий в голову. Впрочем, крупная дрожь, которая била Арлинга с тех пор как он очнулся, была вызвана отнюдь не журависом. Таких безумных доз ясного корня Регарди не принимал никогда в жизни. Хорошо, что о последствиях он уже не узнает. У него было редкое чувство уверенности, что из этой пещеры живым не выйдет никто.