Последний из эльфов

— Да ты не кричи. Я все слышу. Этот ветерок для меня — музыка. Я различаю падение каждой снежинки в этих краях.

— О чем вы? — повторил Том.

— А! Замечательно. Я имею в виду, отличные были деньки! — кивнула Кэйлик.

Вскоре они спустились по обрыву, где внизу показались редкие деревья и кусты.

— Красиво здесь, правда? — спросила Кэйлик, потирая ладони.

— А? — переспросил Том.

— Не кричи. Я говорю: красиво здесь, — сказала Кэйлик.

— Да, — согласился Том. — Очень.

— Помню, мы с Дедом Морозом еще детьми играли в этих полях в снежки и катали снежных баб, — сообщила Кэйлик.

— Вы знали Деда Мороза? — удивился Том.

— Да. Еще задолго до того, как родился его двоюродный брат Санта Клаус.

— Санта Клаус? — воскликнул Том.

— Да. Его я тоже знаю. Но была у него всего пару раз на сортировке подарков, — задумчиво ответила старуха.

Том застыл с открытым ртом.

— Да не удивляйся ты так, Том, — сказала Кэйлик Бхир, останавливаясь рядом с ним.

Том похлопал глазами.

— Ну знаю я Санту и что же с того? Санта отличный парень, только вот очень капризен, — посетовала Кэйлик.

Кэйлик вздохнула, кивнула Тому, чтобы он шел за ней, и отправилась дальше по заснеженной равнине. Кэйлик и Том шли еще около полу-часа, а редкие деревца уже давно превратились в лес, который становился все гуще и гуще. Том многое узнал от Кэйлик о ее дружбе с хладнокровными ундинами и черными филинами — разносчиками. Кэйлик сообщила, что их вполне можно приручить, но только если очень постараться. Черных филинов она называла златоклювами, а ундин — сноумермейдами. Если первые живут в дуплах пустых деревьев (деревьев без душ), то другие — исключительно подо льдом. Особенно их много в Безымянном море. На втором привале Том и старуха устроились под кустом остролиста на опушке этого леса, хоть Том и сопротивлялся поначалу, сам не зная, почему. Пока Том доедал хлеб, Кэйлик выпросила у него посох и стала его разглядывать. Том, занятый пищей, не заметил, как ярко и алчно загорелись ее глаза в этот момент.

— А знаешь, — заметила Кэйлик, крутя в руках посох. — Он ведь лишил меня права на каникулы!

— Кто? — удивился Том.

— Нарионус! — ответила она.

— Можно посох назад? — встревожился Том.

— Красивый мой! — шепнула она посоху, совершенно не обращая внимание на Тома. — Твой хозяин с тобой плохо обращается?

Том привстал.

— Нет, мальчик. Он и так послужил тебе достаточно, а теперь послужит мне! Я хочу отдых! — заорала Кэйлик, отпихнув Тома, пытающегося отнять посох.

Тогда Том выдернул меч из ножен. Кэйлик только расхохоталась басом.

— Ты что, решил этим металлом меня остановить? Не пойдет! Я призываю все свои силы! — взревела она.

— Frigus finio! — с этими словами она переломила посох Тома пополам и швырнула его под куст (куст бабахнул и разлетелся на листья и щепки).

Из переломанной середины посоха вырвался на миг образ Тома, словно фотография, застыл на пару секунд, а потом рассеялся.

— Прощай, наивный мальчик! — рявкнула Кэйлик и исчезла.

Том кинулся к остаткам куста, но посоха там уже не оказалось, а лишь переломанная веточка, которая тут же почернела у него в руках и рассыпалась. Том горько оплакивал свой посох, но выбирать не приходилось. Том встал, отколупывая с лица замерзшие слезы, и пошел дальше через вьюгу. То, что желала Кэйлик Бхир, не исполнилось: только небольшая полянка на том месте, где стояла старуха, посветлела и позеленела, а посередине, вместо нее, возник серый валун.

— Кэйлик Бхир, — пробормотал Том, отряхивая снег с колен и скользя по снегу.

Том лег спать в дупле поваленного дерева, предварительно проверив, нет ли там златоклюва, укрылся плащом, который дал ему некогда мэр города Хиос.