Последний из Легиона

Охотник плутал по воспоминаниям, от некоторых из которых сохранились лишь обрывки, намёки, образы. Наконец, ему повезло: он обнаружил то, что касалось превращения бродяги. Это было четыре года назад, в апреле, когда тот подобрал обезьяну на одном из передвижных базаров, курсировавших на условной границе между западом и востоком. Туда стекались самые разные товары — от артефактов прошлого, предназначения которых почти никто не знал, до самых что ни на есть современных снадобий и приспособлений. Эл и сам часто посещал их, чтобы разжиться магическими предметами, редкими ингредиентами и патронами для револьвера. Иногда попадались даже предметы ушедших эпох, случалось, что и в рабочем состоянии или требовавшие небольшой починки. Одними демоноборец пользовался, другие просто напоминали ему о лучших временах.

Бродяга выходил сбежавшую от хозяина обезьянку, делясь с ней скудной пищей. Они стали неразлучны очень быстро — животное и человек, не видевшие ласки. А за три дня до конце апреля старик, которого некогда звали Хебиром, набрёл, скрываясь от лесных разбойников, на пустынное место, заросшее высоким бурьяном. Бандиты почему-то не последовали за ним, остановившись возле последних сосен. Обрадованный и перепуганный, бродяга углублялся в поле, пока не увидел скрытые растениями осколки чёрных менгиров. Он сразу понял, куда попал, ибо камни покрывали характерные узоры, напоминавшие древние руны. Хебир очутился на территории разрушенного кромлеха, проклятого места, до сих пор пропитанного остатками зловещей магии. Они не могла убить, и здесь уже не появлялись чудовища, но контакт с подобным местом накладывал на человека отпечаток, и лишь время показывало, какой именно. Старик поспешил прочь, но что было, то было — он соприкоснулся с колдовством упавшей Звезды. И после того, как его тело осталось висеть на ветке старого дуба, магия переродила его в подобие тварей, что лезли когда-то из кромлехов. И теперь он сам создавал чудовищ.

Вполне удовлетворённый, Эл завершил «допрос» обезьяны. Как только магия перестала действовать, животное задёргалось, пытаясь освободиться, но цепочка держала крепко. Демоноборец достал из-под плаща нож с лезвием таким же, как у Кровопуска. При виде металла зверёк заскулил, предчувствуя скорую гибель. У охотника больше не было нужды в обезьяне-вампире, а после смерти хозяина она была обречена, так что два быстрых, точных удара, которые Эл нанёс животному (словно швейная машинка провернулась дважды), стали актом милосердия. Обычно демоноборец так и использовал нож — чтобы добивать нечисть. Потому и называл его «Мизерикорд» — как некогда величали свои узкие стилеты воины страны, давно канувшей в небытие.

Разделавшись с обезьяной, Эл завернул тушку в тряпицу и убрал в сумку, чтобы позже закопать. Что-то, а добротная стальная лопата с раздвижным черенком всегда была у него с собой.

Теперь нужно было немного поспать. Хоть демоноборец и был мёртв и обходился без обычной для живых людей пищи, ему требовался регулярный отдых. А перед рискованными операциями Эл старался набраться сил. Поэтому, взяв заказ, в том числе принимал особые ванны, дававшие заряд телу на несколько дней.

Охотник проверил запор на двери, задвижки на окнах, разделся и лёг в постель. Он не накрывался, так как не чувствовал холода. Вернее, не испытывал от него никакого дискомфорта. Оружие Эл расположил по обе стороны от себя — меч, нож, револьвер. Недостаток живого мертвеца в том, что, пребывая в обществе людей, он постоянно окружён врагами. Так что приходится держать ухо востро круглые сутки. Поэтому охотник не любил города и деревни. Ему было лучше в лесах, полях или горах. Там им интересовались только падальщики, но они быстро осознавали ошибку и убирались прочь. Но демоноборцу приходилось заезжать туда, где жили люди. Не только ради пополнения снадобий и боеприпасов, а из-за Художника. Тот-то чётко следовал от одного населённого пункта к другому, так что проследить его маршрут было нетрудно. Эл гнался за ним не один месяц, но никак не мог настигнуть: то и дело приходилось задерживаться, чтобы уничтожить какого-нибудь монстра. Конечно, можно было плюнуть и просто отдаться преследованию, оставляя жителей городов и деревень на произвол судьбы или собственных сил, но какой тогда был смысл в погоне? Эл не признавал большего зла или меньшего — всё зло для него мерилось одной чашей. И одна смерть была не менее трагична, чем гибель миллионов. Это понимание стало единственной ценностью, которую вынес демоноборец из горнила Великой войны. И с тех пор он не разменивал человеческие жизни. Разумеется, если эти жизни стоили хоть какого-то спасения. Ибо Землю наследуют праведники.