Последний из нас

И повернувшись к разбитому лагерю, быстрым шагом стал возвращаться.

— Поговорили, блин.

* * *

Ефрем со швейцарским ножом, откручивал шурупы с рации, что-то слушая сквозь помехи.

— Ну, что, командир, цела рация?

— Вроде, да, только радиус действия сильно снижен, сейчас даже Новый ключ не ловит.

— А кто там должен ответить? — Следом за Борисом, вышел Артём.

— Есть два человека, наши агенты, помогут нам с паспортами.

— Да, я так погляжу, Республика далеко свои корни пустила.

Ефрем сосредоточенно продолжал отвинчивать шуруп. Борис принялся готовить суп, а Грачёву ничего не осталось, как развесить мокрые штаны и рубашку над костром, и закутавшись в спальник, записывать последние события в дневник.

* * *

Вопросов много, ответов нет. Ну, будем надеяться, что это вопрос времени. Больше меня волнует, не кто взорвал поезд, и вообще это мелочи, сердце ноет при воспоминании Риты. Она как искра появилась в моей тёмной жизни, а потом исчезла, так же неожиданно и быстро. Она молодец, крепкая девушка. Держалась, не плакала при мне, потом я уверен, разрыдалась, но такая справиться, иначе быть не может. Она выберется, выживет и сестрёнку свою сохранит. Странно, что глядя на неё, я всегда вспоминаю Наташу. Даже думая о Рите, не могу забыть эту красавицу — землячку. Наташа прямо так и стоит перед глазами, Красивая, милая. Но она далеко, жива ли она? А Рита так близка, так реально. Так я думал той ночью, когда мы поцеловались. Что же это происходит? Молодое сердце требует любви, которая вскоре развеяться, как детское воспоминание? Как же я хочу увидеть Наташу. Как же крепко засел её образ в моей памяти. Когда всё кончиться, я обязательно разберусь в том, что со мной происходит.

* * *

— Господа, прошу вас к столу, так сказать, — приглашая присесть, Борис принялся наполнять пластиковые чаши.

Усевшись вокруг костра, разведчики принялись, жадно есть грибную похлёбку, восполняя утраченные за день силы.

— Да, Боря, готовишь ты сказочно, любая женщина тебя влюбилась бы, накорми ты её таким супом, — с улыбкой заговорил Артём, что бы как-то завести беседу.

Тельцов, опустил голову, загрустил, будто вспомнил что-то нехорошее. Артём, что бы ситуация не выглядела столь неловко, принялся менять повязку на порезанной руке, которую наспех соорудил по дороге.

— Выпей антибиотика, чтобы заражения не было, — посоветовал Ефрем.

— Такие лекарства очень дорогие, то, что они не разбились уже чудо.

— И всё же, — настоял командир.

Промыв глубокий порез вдоль руки, и перебинтовав чистым бинтом, Грачёв принялся за ранение в боку.

— Как это тебя угораздило? — поинтересовался Борис, заметив рассечённую кожу.

— Если расскажу, вы не поверите, — усмехнулся Артём, нанося на кровоточащий бок мазь.

— Ну, ты попробуй.

— На меня напал, чёртов самурай.

На мгновения повисла тишина. Потрескивал костёр, а потом хохотнул Захар.

— Да, ты был прав, звучит не очень правдоподобно, — усмехнулся Тельцов.

— Он забежал в наше купе, и начал махать своим мечом, поцарапал меня.

— Он жив? — серьёзно спросил Ефрем.

— К сожалению, да. Куда уж мне с ним тягаться, я чудом уцелел.

— Опиши его, как выглядел, что говорил?

— Я слышал, что подрывники назвали его Генгисом.

— Вот как, то есть он был с ними?

— Да. Судя по всему, он главный.

— И ты, имея возможность, не убил его? — неожиданно вступил в беседу Мухин.

— Знаешь что? Этот псих бегал по купе с двухметровым мечом, ясно? Он двигался так быстро, что твой наркоманский мутный взор никогда бы его не увидал!

— Стоп! Артём, ты отвлекаешься от темы, значит Генгис, как он выглядел, — прервал разгорающийся ссор, произнёс капитан.

— Он был в чёрной одежде, весь увешан разным оружием, и лицо замотанно чёрной тканью.

— Интересно, — протянул Борис, — Ефрем, ты что — нибудь о таком слышал?

— Нет, но возможно это как-то нам поможет.

— Ладно, с этим выяснили, теперь хватит нас томить и интриговать, выкладывай, что ты знаешь о той наколке подрывника?

— Ну, давай по порядку, — начал Ефрем, морщась от боли в рёбрах, — Когда ты рассказал мне о татуировке гладиатора Юрия, я начал копать по этому поводу, но честно признаться не очень старательно, ведь какой смысл? Предмет есть, есть, а какое дело до того, кто его тебе дал? Эта фигура, — капитан прутиком сделал чертёж наколки на песке, — называется дельтоид, этот крест внутри, подобный христианскому, это окружность, в которую вписан дельтоид, якобы весь мир, вся планета.

— Это какие-то сектанты?

— Возможно. Но мне известно только то, что они называют себя изгоями.

— Может это какое-то племя туземцев? — предположил Артём.

— Не думаю.

— Что ещё ты знаешь?

— Больше ничего, абсолютно.

— Да, неважная инфа. И за кого они, тоже не знаешь?

— В каком смысле?

— За Красных они, или за Республику? — уточнил Борис.

— Этого я не знаю.

— Зачем они взорвали поезд, мы выяснили, — заговорил Артём, — некая акция устрашения, о которой, я так понимаю, мы ещё узнаем.

— Надеюсь, к нам они никакого отношения не имеют, — молчавший, до этого Захар, заговорил.