Последний из Саларов

Шазде его слова не хотел слышать – и не услышал, и было то, что было. Весной вредитель агрессивнее, чем прежде, накинулся на поля, точно хотел отомстить за попытку его тотально уничтожить, – и теперь не оставил вообще ни одного нетронутого колоска. Шазде заболел от расстройства, он не мог смириться с мыслью, что горстка насекомых, вес которых не больше плевка, нанесла ему поражение. Но ничего теперь было не поделать. Он стал всеобщим посмешищем. Честь его, доверие к нему были потеряны, и ничего ему не осталось, как сесть за письменный стол и каллиграфическим почерком написать для издаваемой им ежедневной газеты: «Мы распорядились, чтобы наши крестьяне полунагие, страдающие от голода и неурожая – уничтожили клопа-вредителя; но всё, что мы получили в качестве результата, составило около полумана[24]мертвых насекомых! Однако наверняка в этом деле есть мудрость, которую никто не постигнет, кроме Аллаха – Господа миров, и не подобает нам, Его посрамленным рабам, излишне любопытствовать, вопрошая: почему вредному клопу отдан на расхищение хлеб насущный наших крестьян?»

Он написал правду. Однако эта бессмысленная тотальная война принесла ему и один полезный плод, а именно – то, что он сделал своей временной женой эту смуглую изящную девочку. Девочку, ставшую в конце концов женщиной и родившую ему сына – да еще с золотистым чубчиком. Однако после родов, несмотря на то, что в ее комнате повесили связку лука, она занемогла, печенки ее надорвались, и бедная женщина умерла в юные годы. А труд выхаживать ее сыночка достался Ханум хануме, которая и стала ему настоящей матерью. И натерпелась же она с ним, то доставая ему молоко, то выкармливая его миндальным киселем и сахарной пудрой, то обманывая его тряпичным рожком – но спасла ему жизнь и заставила шазде нанять ему кормилицу. А сколько потом было бед и борьбы с тифом и скарлатиной, и с лихорадкой, и опять спасла его и вытащила из небытия. В итоге еще увеличилась ее затаенная злоба против шазде. Ведь он не только привел новую жену на ее голову, но и обременил ее ребенком этой женщины. И ни разу он даже походя не поблагодарил ее за это. А зачем? Ведь он гораздо больше озабочен был воспалением собственной грыжи…

Считай-Ворон летную форму не снимал, но как будто бы и уезжать не собирался. Расхаживал по имению и, сколько бы брат ни спрашивал его «что случилось?» – отвечал лишь уклончиво. Но Салар-хан не хотел терпеть неясности.

– Мне нет дела до того, где ты был все эти годы и с кем был. Но я хочу знать: почему ты взял военный самолет и пригнал его в наше захолустье? В шахской армии что – дисциплины вообще нет? Завтра наступят последствия, а я ничего не знаю? Скажи мне правду: что случилось?

Салар-хан в конце концов так его прижал, что тот, вне себя, раскричался: